Кэтрин Хайд - Когда ты был старше

— Спасибо. Я хотел узнать, на рынке жидкость для снятия краски продают?

— Забавно, что вы спрашиваете. Я только сегодня утром проверяла. У нас есть одна банка. Только, думаю, не отложить ли мне ее для Эль-Саидов? Видели, что сотворили с их витриной?

Фамилия есть. Прогресс.

— Собственно, за этим она мне и нужна. Я собирался помочь им с этим. С их стеклами.

— О-о. Благое дело, — казалось, женщина была немного удивлена. А может, и сильнее, чем немного. — Вы молодец. Я сейчас вернусь.

Я остался ждать, моргая в темноте, глядя на свет еще закрытого рынка. Потом появилась белокурая женщина с прямоугольной металлической банкой.

— Сколько я вам должен?

— Нисколько.

— В самом деле? Нисколько?

В этом городке что-то не так с моими деньгами?

— По-моему, это ужасно — такое написать на их витрине. Они граждане. Они здесь живут. Это их дом. То, что случилось, просто отвратительно, а вы намерены помочь им избавиться от этой… берите за так.

— Благодарю, — сказал я.

— Для брата Бена ничего не жаль.

Вот, наверное, это и вправду стало моим новым именем.

Когда я остановился у пекарни, у входа стоял какой-то мужчина.

Света было все еще не так много, и разглядеть человека я не смог, но понял, что вот-вот познакомлюсь с Назиром Эль-Саидом.

Подумал: «Она позвала отца на помощь, когда увидела надписи». Плохо. Я бы мог легко помочь. Можно было бы и вдвоем справиться.

Мужчина скреб краску кухонным ножом. Он едва закончил с нижней частью буквы «В».

Услышав, что я заглушил мотор, он резко обернулся, готовый к отпору. Стоял, выжидая, выпрямившись, и смотрел, как я подхожу.

Он был всего на пару дюймов выше меня, но каким-то образом умудрялся выглядеть гораздо внушительнее. Коренастый, крупный, с массивным лицом. Кожа еще темнее, чем у дочери. И довольно импозантные черные усы.

— В чем дело? — рявкнул он с теперь уже знакомым акцентом. — Что вам надо?

— Всего лишь кофе с пончиком. Я привез растворитель для краски. Подумал, это обеспечит мне радушный прием.

Я видел, как он вздохнул, освобождаясь от части лежавшего на нем груза, как смягчились мускулы на его шее.

— Приношу вам искренние извинения, — выговорил он. — Я немного нервничаю.

— Это понятно. По-моему, любой бы нервничал. Вы, должно быть, Назир.

Он внимательнее вгляделся в мое лицо в сумрачном свете.

— Мы разве знакомы?

— Нет. Просто я сужу по тому, что написано на витрине. Я знаю вашу дочь. Немного. Заезжал ранним утром за кофе с пончиками. Она была очень добра.

— О-о! — воскликнул он так, словно все в его жизни вдруг сошлось, упорядочилось и прояснилось. — Вы брат Бена. Анат рассказывала о вас. Я очень сожалею о вашей утрате, о смерти вашей матери. Трагический оборот событий.

— Благодарю вас. А где Анат этим утром?

— Дома. Спит. По понедельникам и вторникам у нее выходные. Никто не должен лепить утренние пончики семь дней в неделю. Ранние подъемы чересчур тяжелы.

Конечно же, сердце у меня оборвалось. До среды оставалось целых сорок восемь часов, что воспринималось немногим легче, чем обещание, что я смогу увидеть ее только в своей следующей жизни. Однако мне было чем заняться. Нет смысла жаловаться, когда можно сделать полезное дело.

— Мне понадобятся перчатки и какая-нибудь тряпка для очистки этого, — сказал я, пытаясь изобразить то сложное движение (сжать-сдавить-повернуть), которое, как считалось, должно уберечь колпачок банки краскорастворителя от случайного открывания.

Когда я сумел справиться с крышкой и увидел, что внутри имеется тонкая металлическая пленка, было уже поздно просить принести что-нибудь, чем можно было ее проткнуть. Назир вышел из-за темного угла и вручил мне резиновые перчатки и льняное посудное полотенце.

— Понимаете, я испорчу полотенце.

— Давай-давай, порть. Главное — стереть это отсюда.

Мой взгляд упал на нож, которым он счищал краску. Он лежал на краю кирпича под одной из витрин. С надписью «ВАЛИТЕ». Взяв нож, я прижал его кончик к металлической заглушке и крепко стукнул ладонью по ручке ножа. Лезвие легко пробило пленку. Тогда я проделал это еще раз, под углом, чтобы получился «X». По моим соображениям, растворителя потребуется много.

Натянув перчатки, я намочил тряпку и потом крепко потер верхушку «В». Поначалу — ничего. Потом, после нескольких попыток, буква стала размываться. Еще несколько раз — и верхушка «В» пропала.

— Ой. Вдруг подумал, а не повредит ли это основную краску? Хорошую краску? — спросил я. — Вашу вывеску.

— Хорошая краска на витрине изнутри.

— A-а. Здорово.

Я оглянулся и увидел, что Назир взял еще пару перчаток и полотенце. Я смотрел, как он смочил его растворителем и принялся за букву «Д».

— Анат рассказала мне, что вы вчера отмыли яйца. Мы не понимаем, зачем вам делать это. Надеемся, что вы просто милый молодой человек.

«Я тоже надеюсь на это», — подумал я. Но вслух не произнес.

— Чистый эгоизм. Хотел, чтобы она не отвлекалась от приготовления пончиков.

Назир не ответил. Немного погодя я повернулся и посмотрел на него. Он пристально меня разглядывал, с большой серьезностью, пока его рука все еще скребла букву «Д».

— Это больше похоже на шутку, — сказал он.

— Верно. Вы правы. Честно? Сам толком не знаю, зачем. Не было времени думать об этом. Просто казалось, что поступить так — правильно. Наверное, я думал, что сделаю это с меньшими чувствами, чем она. Оскорбление предназначалось не мне, поэтому у меня и было ощущение: если она вообще этого не увидит, тогда и оскорбление до тех, кому оно предназначалось, не дойдет. Что это будет хорошо, — я опять посмотрел на Назира, который по-прежнему не сводил с меня глаз.

— Вы милый молодой человек, — выговорил он.

— Надеюсь, что так.

Покончив с первыми буквами, я перешел к следующим. Дело продвигалось быстро. Ободряюще быстро.

— Вот где будет тяжело, — Назир указал на нижний конец восклицательного знака. — Краска на стекле стирается легче. Краска на кирпиче — плохо.

Я посмотрел, как он потер кирпич полотенцем, но краска только размазалась.

— Может, нам стоит просто намочить полотенце в растворителе и дать ему полежать там некоторое время. Хорошенько все намочить.

— Стоит попробовать, — сказал он. — У меня скоро поспеют пончики. Я стал их готовить, потому что ничего не видел. Я этого не видел. Изнутри не было видно, пока не стало чуть светлее.

— Вы прошли через кухню, — заметил я. Это не был вопрос.

— Нет. Прошлой ночью я остался в комнате над пекарней. Мы живем за городом, ехать долго. Я сплю наверху, когда моя очередь открывать. Не люблю вести машину в такую рань, потому что клонит в сон, и меня охватывает беспокойство. В любом случае, когда мы тут закончим, заходите, пожалуйста, к нам, выпейте кофе и съешьте, что захотите, как мой гость. Будьте моим гостем.