Кэтрин Хайд - Когда ты был старше

— Что чувствовал? — спросил он.

И я подумал: «Вот хрень. Я что, оказался на кушетке психотерапевта?» А потом: «А тебе и впрямь нужен ответ? Типа, ты считаешь, вдруг я скажу что-то крутое? Что я все видел и чувствовал себя отлично?»

Но я понимал, что во мне говорит изнеможение, и на самом деле особой вины Ларри здесь нет. Вот я и вообще ничего не сказал.

Ларри глубоко затянулся сигаретой, зажатой меж двух пальцев.

— Господи, — произнес он. — Вот уж точно, было на что посмотреть.

— Послушай. Извини. Я, честное слово, устал. Столько дней без сна. То есть, может, урывал часок-другой, но не больше. Все это время я провел в дороге. Мы еще соберемся. Наверстаем. Мне просто нужно поспать пару ночей.

— Придется поторопиться, коли так. Я отбываю.

— В…

— Пока не знаю. Посмотрим. Я в национальной гвардии. Шесть лет уже как гвардеец, дружище. Почти столько же, сколько тебя не было. Шесть лет наготове. Нас трое из Ниебурга: я, Пол Кейджер и Винс Бак. Ты же их помнишь, да? Три нацгвардейца. Мы отправляемся первыми. Поначалу, думаю, посадят охранять кое-какие ключевые цели в США. Но, если придется идти на войну, гвардейцы всегда первые. Ты же понимаешь, Афганистан. Надеюсь, что так и будет. Хотелось бы показать им последствие того, что они заварили.

— Звучит бессмысленно, — заметил я.

Я не имел в виду то, что касалось охраны. А то, что ему хотелось им показать. На деле-то я вообще не собирался этого произносить. Ничего из этого. Считал, что я только раздумывал про себя. А потом услышал все собственными ушами.

— Что? — спросил Ларри. — Что ты сказал, дружище?

По тому, как он это произнес, стало ясно, что он прекрасно меня расслышал.

— Вот хрень, Ларри. Слушай, извини. Пойми, я сейчас как капризный ходячий больной: сам не знаю, что несу.

Долгое молчание. Потом я почувствовал, как его рука хлопает меня по плечу.

— Да ну, ладно. Смотри, вот ты и дома.

Я поднял взгляд и увидел, как он въезжает на дорожку к домику, в котором я прожил восемнадцать лет. Со дня, как был выписан из роддома, до дня, когда уехал в колледж, веря, что оставляю Нигдебург совсем и навсегда.

Я по-прежнему отказывался называть это место домом.

Первым делом я пошел к Джесперсам, соседям, думая, что Бен у них.

Стоял у двери, поставив к ногам свой необъемный рюкзак, и стучал, ожидая, когда ответит Фил. Но отозвалась его жена, Патти. Выглядела она довольно паршиво, не говоря уж о том, что стала старше, даже больше, чем на шесть лет. Длинные волосы были нечесаны, и она руками смахивала их с лица. Я заметил в ее шевелюре седину, которой не видел прежде.

— О боже мой, — запричитала она. — О, слава богу. Наконец-то ты добрался.

— Да-а. Извините, что получилось так долго.

— Что уж там, голубок, твоей вины в том нет, — она вышла и заключила меня в медвежьи объятья, без которых я вполне бы обошелся. — Самолеты-то не летают, я хотела сказать. Слышала, что арендуемые машины по всей стране разобрали вмиг.

— Да-а. Я тоже такое слышал. От любой арендной фирмы, куда обращался.

— Н-да, просто для нас такое облегчение видеть тебя. И прежде всего, прежде чем я еще хоть слово произнесу, мы очень, очень сожалеем о твоей маме. Бедное дитя, ты, должно быть, безутешен. Не могу молчать о таком. Но… прошу тебя, не пойми это превратно, голубок… мы Бена любим. Ни в коем случае мы бы не оставили его одного, даже на пару-тройку дней. Но, говоря по правде, голубок, мы просто представить себе такого не могли. Нам просто не хватает терпения. Совсем. Мы своих двоих подняли, и этого вполне достаточно для всяких там «кто не спрятался, я не виноват».

— Да-а. Как вообще Марк себя чувствует? — это был еще один из тех парней, с кем я ходил в школу, не говоря уже о том, что мы были сверстниками и прожили по соседству восемнадцать лет.

— О, прекрасно, но теперь он говорит, что хочет в армию записаться, и я готова скрутить ему шею.

— Тут будто эпидемия, — сказал я.

— Что ж, полагаю, люди считают, что надо что-то делать.

Тут-то я и понял, что сил для бесед с посторонними больше нет. Пусть даже теперь в этом виноват я сам. Надо быть осмотрительнее.

— Однако… вернемся к Бену. Вы рассказали ему о…

— Ой, а как же, голубок. Мы все ему рассказали, прилично, как могли, мы даже отвезли его к врачу вашей мамы, чтобы тот объяснил Бену про то, что такое аневризма. А он потом по пути домой спрашивал — уже примерно в сотый раз, — когда она вернется. У нас уже просто силы иссякают… вот, мы просто этого больше не вынесем.

— Так давайте его сюда.

— О, а здесь его нет.

— Нет? Мистер Джесперс сказал…

— Голубок, мы старались, видит Бог, старались. Но ты же знаешь своего брата. Все должно быть знакомо. Должен держаться тот порядок, который он установил. Вот мы и укладывали Бена спать в его же собственную кровать, и Фил потом несколько ночей спал на диване у вас дома на случай, если Бену понадобится что-нибудь или он испугается. Но сегодня вечером сообразили, исходя из того, когда ты позвонил и все такое, что ты приедешь весьма скоро. Бен ложится спать в восемь. Каждый вечер. В восемь. Ни минутой раньше. Ни минутой позже. Подожди, я дам тебе ключ.

Она пропала из дверного проема, а я стоял, сдерживая легкую дрожь. Смотрел на желтоватый, облепленный насекомыми фонарь на крыльце и щурился. Устал так, что на мгновение потерялся, не в силах сообразить, где нахожусь. Все вокруг побелело, как бывает на какую-то долю секунды перед тем, когда теряешь сознание.

Что-то во мне не желало возвращения Патти. Потому что сил у меня на нее не было. Только это глупо, конечно же. Ключ-то мне был необходим.

Через секунду она вновь появилась и сунула ключик мне в руку.

— Тебе придется отвезти его на работу утром. Он встает рано.

— У Бена есть работа?

— О, да-а. А как же, голубок. Ты не знал? Бен пакует бакалею уже где-то около двух с половиной лет. Получается по-настоящему хорошо. Он всем нравится. Правда, кто-то должен отвозить его туда и потом забирать. Ему нельзя ездить на автобусе. Ваша мама пыталась научить его пользоваться общественным транспортом, но он всякий раз терялся. Всякий, черт его дери, раз. Однажды ей пришлось полдня потратить на то, чтобы отыскать Бена, даром что весь, черт его дери, город был поставлен на уши и разыскивал его.

Старший сын мамы получил работу упаковщика бакалеи примерно в то же время, когда «ее дитя» был принят в одну из лучших фирм в Нью-Йорке. Как ни привык я к состоянию Бена, а такое все же казалось странным.

Нужно было заканчивать этот разговор. Спать хотелось неимоверно.

— Только у меня нет машины.

— Бери автомобиль своей мамы.

— А-а. Точно. Вы знаете, где она хранит ключи?

— Нет. Не знаю. Прости. Но, может, Бен знает.

Отлично. Давайте зацепимся за это.