Альфонсас Беляускас - Спокойные времена [Ramūs laikai]

Это он застонал от резкой боли в боку, и он это знал, но зубы уже как будто вонзались корнями в мозг, пробуравив ледяные десны, а язык был как деревянный, не ворочался, поэтому никто не услышал его стона; грозно шумел, хлестал дождь. Он не знал, откуда эта темень, только что было светло, и откуда этот дождь — здесь, под этим мраком, под духотой и соломой, и что это за вода так шумит — с хлюпаньем и звоном, и откуда этот гром, грянувший как из пушки прямо над ухом; но и через солому он видел желтый кружок фонарика и поблескивающие глаза этой женщины. Гады! Своих не узнаете… меня, сволочи, не признали? Да как тут признаешь, темнотища… А может, найдется, ягодка, бидончик свекловушечки… не порожняком же гонишь на ночь глядя!.. Но твоя забота, пес шелудивый! Не твоя! Не твоя поганая забота! И знай, куда суешь свое вонючее рыло! В чью телегу! Чуешь, что мелет твой поганый язык? Ах ты, хозяюшка любезная, для родины… чего только не…

Но-о! Но-о!.. Запрыгали колеса. Быстрей, быстрей, но-о!..

По камням и ухабам, как по капустным кочанам, а то и по булыгам сахарной свеклы, много ее в здешних краях, по выбоинам и канавам… Вспышки, какое-то полыхание вокруг: не то фонари, не то молнии, не то горящие, злые, полные какой-то белой, накаленной ярости глаза этой женщины с кнутом, в огромном платке… Жив ты или нет, жив или нет — спрашивают эти глаза, а может, ничего не спрашивают, молчат; но-но, черти вы окаянные, падаль вонючая, пошли-и!..

— Где я?

— Не все ли равно тебе!

— Нет!

— Говорю: все равно.

Не телега, нет. Стена. Совсем рядом, прямо у лица. Близко. Черная, невидимая, но ощутимая — стена. И ночь. Тягучая, липкая, вбирающая в себя звук. Точно губка вокруг лица. Склизкая, гадкая, смердящая. Острый запах навоза. Или мочи. Ночь и стена. Тряпье. Закисшее. Насквозь вонючее. Чужое. А то и мое. Все едино: ветошь. Рванье. И еще запах. Что-то гниющее. Может, картошка, еще прошлогодняя. Плесень. Или время. Куда-то сгинувшее. Сгнившее. Проплесневевшее. Кому-то, чему-то отданное. Кому, чему?..

…Студент? Корреспондент? Дурак!..

«Ты, студент, у нас тут…»

«Хочу вместе со всеми…»

«Чтоб со всеми — кишка тонка…»

«Простите, я не согласен…»

«Не дошло? Говорю: кишка у тебя тонка. У нас, учти, постреливают».

«И под Орлом стреляли! — воскликнул он. — И как еще стреляли, товарищ Шачкус!»

«А тут, говорю, компот, да не тот. С книжечкой — на операцию! С блокнотиком!.. А как обороняться будешь, если что?..»

«Найду чем».

«Он карандашиком, товарищ командир… в глаз…»

«Кто это сунется к тебе прямо рылом?..»

«Уж он подденет! Насквозь проткнет!»

«Ха-ха-ха!»

«Не ваша забота!»

«А чья же?»

«Раз уж пристал к нам точно этот самый лист…»

«Я в командировке, ясно? — выкрикнул так громко, что по сей миг слышит. — И вы обязаны позаботиться. Так мне сказали в редакции».

«Сказали… Хорошо им говорить, в тепле, за столом сидючи!.. Был тут один, будка что Пренайский карьер… И все — романтика да борьба… Пошатался бы с ночку вроде нас, ребята, небось, и романтика бы побоку, и вся блажь… Радовался бы, что ноги унес…»

«Эх, товарищ командир, сейчас глоточек бы, для сугреву…»

«Если б вам хватило его… глоточка… Пускай ее кулачье дует… Организмы отравляет… Поняли, братцы?»

«Есть, товарищ командир! Бочками — это пускай кулачье… мироеды проклятые… Хоть цистернами…»

«Давайте, братцы, коли живы будем… соберемся все вместе и закатимся в приличный ресторан… в Каунасе или в столице…»

«Тогда и вы с нами выпьете, товарищ командир… Заставим… А то как же — целы, невредимы, в приличном ресторане…»

«Там видно будет. А пока… — командир стукнул автоматом по голенищу сапога. — Хотя до меня и дошло, студент, что ты тоже стаканчиком не брезгуешь…»

«Не ваше дело!»

«Ого, какой прыткий! «Не ваше»… А если нынче все дела — наши, тогда что? Да знаешь ты, сколько таких вот своей дурной башкой поплатились? «Не ваше»… Так что давай читай свою книжоночку, а мы… А мы заглянем вон к тому кулачишке… Может, и выпьем, если даст… Я этой пакости в рот не беру, а вот другим… И поесть, попить… Ежели поднесут… И об жизни поболтаем… ясно, если хозяин пожелает… Если снизойдет… У него, говорят, студент… ого… Ну, ты обожди тут… Мы сейчас… Раз-два. По-быстрому…»

Шаги. Запах пота. Постукивание оружия — разбирают. Тишина.

Можжевельник, солнце сквозь облако. Осеннее, нелюбезное. Пистолет из фондов редакции, для командированных. «Вальтер». Где-то подобрали. Тронутый ржой и, ясное дело, незарегистрированный. Посмотрим! Посмотрим, посмотрим… Ах, отрава, дает осечку… И кой черт засадил в эту глотку патрон «ТТ»? В гнездо «вальтера»! Ну и грамотей! В потроха бы ему, в потроха, в потроха…

Что делать, а, Шачкус?

Молчишь?

Молчу и я. Пока молчу, хотя ужас как охота завыть!..

А вот и вечер, сунулся к деревьям. Подступает к можжевельнику. Наползает на дорогу. Ложится.

Теперь пожалуйста — можешь выть. Если не боишься. Если это, по-твоему, поможет. Волком вой!

А их все нет. Они там. Беседуют об жизни. Мироедов перевоспитывают. Или шуруют в кулацком амбаре: госпоставки в нашей волости, как вам известно… А то и выпивают… Лопают яичницу с жирнющими шкварками (э-хе-хе). И давно забыли, что здесь, «в можжухе»…

Едут? Они?

«Но-о! У, падлы вонючие, дохлятины, но-о!»

Нет, не они… Не Шачкус… Им не к спеху! Воспитывают. Или шуруют. Или набивают брюхо кулацкой жратвой. Или убрались куда надо…

Забыли!

Что ж, если на то пошло…

«Может, вы, товарищ, меня хотя бы до городка…»

«Товарищ? Тпру! Я-то? Кому ж это я товарищ?..»

И насквозь прошивает глазищами — из-под большого пестрого платка, в который она вся замотана, — злыми, с белым, холодным блеском, неприязненными глазами.

«Будете мне, если хотя бы до городка… бедного студента…»

«Развелось вас нынче… студентов… — улыбнулась из-под платка, криво, сердито. — На каждом углу… знаем таких!..»

«Вот видите… у знакомых и разговор короче…»

«Полезай, полезай… все вы такие! Да побыстрей ворочайся ты, быстрей… студент… Живо! Живо! Но-о! Но-о! Быстрей!»

Тра-та-та!.. Ззз-взм!..

«Я тебе родня, ясно? Двоюродный брат, поняла? Двоюродный брат с тобой! Или просто брат! Племянник!..»

«Но-о! Но-о!.. Ложись! Мордой, мордой вниз, братишечка, на самые доски, племяшечка! Под солому! Быстро! Полезай, полезай! Но-о!..»

Охапка сена. Или соломы, сухого клевера… Еще кучка, еще. Шлеп — попону на голову.

«А книга? Остановитесь! Книгу оставил!..»

«Молчи!»

Тра-та-та!..

Ззз-взм!..

Не телега, нет, — стена. Паук… Скажите, где он, паук, — только что прополз по стене, я его прямо кожей почувствовал… Он с желтыми глазами и с желтым крестом на спине. Его скинули? На пол? Да, я видел. Где он? И пол… где? И где все? Ведь тут ничего нет — ни людей, ни можжевельника, ни телеги… Ни паука, ни…