Максим Макаров - Кадетство.Выбор

И вот один за другим теперь поднимаются на крыльцо будущие суворовцы, а Андрей стоит, с тоской разглядывая их счастливые лица, без малейшей надежды оказаться рядом.

— Леваков.

Илья Синицын, стоявший от Андрея справа, толкнул его локтем:

— Ты же Леваков, кажется? Чего тормозишь?

Неужели все-таки произнесли его фамилию? Да нет, Синицын ошибся.

Только… Только никто на крыльцо не поднимается, а Ноздрев нетерпеливо оглядывает толпу.

— Так есть Леваков или нет?

Есть Леваков, есть, не вслух, но очень громко закричал Андрей, выходя из строя. Леваков — это он.

— Макаров, — невозмутимо продолжил оглашать список полковник Ноздрев.

Отсюда, с крыльца, Андрею было хорошо видно, как перекосилось лицо Макса. Не как остальные, а медленно, будто делая одолжение, отделился от других абитуриентов Макаров. Поднявшись на крыльцо, он встал было рядом с Андреем, но передумал и пристроился с противоположной стороны.

— Перепечко, — раздалось над плацем.

Толстяк просиял и шустро просеменил к Максу.

— Мы с тобой в одном взводе будем, — радостно прошептал он и помахал рукой отцу, который, прочем, не ответил, так как сосредоточенно дергал за рукава своих соседей, призывая их полюбоваться его сыном, — Вот здорово!

— Ага, просто зашибись, — мрачно согласился Макс.

— Синицын.

Илья только чуть-чуть замешкался, чтобы кивнуть отцу, и легко взлетел на крыльцо.

Теперь они суворовцы.

У Андрея просто голова крутом шла, когда уже потом они, новоиспеченные курсанты, стояли перед начальником училища генерал-майором Матвеевым в ожидании вручения суворовских погон. Тот говорил что-то о Суворове, о науке побеждать и, наверное, произносил другие, прили-чествующие моменту торжественные слова.

В интернате не жаловали торжественные речи. Обычно их произносили так называемые благотворители — те, которые жертвуют деньги не тайно, а вручают их директору, сгоняя в актовый зал всех ребят. В таких случаях малышей ставили вперед, чтобы благотворители могли ласково потрепать их по щеке, а взрослых — ближе к стенке. Оттуда их язвительные замечания и комментарии были не так слышны.

Поэтому Андрей стыдился, чувствуя, что сейчас некоторые особо выспренние высказывания генерала вызывают у него мурашки. Однако Леваков даже не догадывался, что подобную реакцию речь начальника училища вызывает не только у него одного.

Старшекурсники вынесли погоны. Андрей украдкой оглянулся. Недалеко стоял Илья Синицын, не сводивший взгляда с Матвеева. За ним — Сухомлин и еще пара ребят, которых Андрей уже видел раньше во время вступительных экзаменов. И у всех — абсолютно одинаковое сосредоточенное выражение, которое, наверное, отпечаталось и на его собственном лице.

Таких непохожих, пока еще совершенно чужих друг другу, их роднил этот плац и то, что каждый сейчас оставлял за забором старую жизнь, толком пока не зная, чем грозит ему новая; у всех ребят был этот общий на всех день, к которому они шли разными дорогами.

Андрею прощаться было не с кем: друзей в интернате у него не осталось. Разве что с бабушкой. К ней курсанта Левакова отпустили на полдня.

Бабушка встретила внука удивленно, но почти радостно. Даже приготовила на скорую руку свою фирменную тыквенную кашу, которую, как часто с ней случалось в последнее время, забыла подсолить.

— Ты бы, Андрюша, все-таки подумал о… — не поворачивая головы от плиты, начала было старушка, но осеклась, выжидательно замерев.

Странные и какие-то чужие отношения сложились у них с Андреем.

Бабушка словно стыдилась того, что не могла и не умела всем сердцем прикипеть к внуку. Или испытывала неловкость, что собственными руками отдала его в интернат. Поэтому, наверное, во время нечастых их встреч она избегала смотреть Андрею в глаза и как будто боялась его.

Быстро поняв, о чем она умолчала, Андрей отодвинул тарелку. С тех пор как эта женщина вернулась, бабушка не раз пыталась примирить их. Бесполезно! Мотивы, по которым особа, родившая его, решила вновь объявиться на горизонте, были ему неясны. Но в любом случае он не намерен вот так, по первому ее свисту мчаться, как безродная дворняжка к хозяину.

— Мне пора. — Андрей встал. — Увидимся. Если тебе что-нибудь понадобится — звони или пошли кого-нибудь в училище.

— Благослови тебя Бог, Андрюша, — печально произнесла вслед внуку старушка.

2.

До первого сентября оставалась еще пара дней. Старшекурсники и «сосы», что в переводе означало «спасите наши души», как «ласково» называли первокурсников, сидели в бытовке. Старики сосредоточенно пришивали погоны к «сосовским» кителям.

К новому прозвищу ребята отнеслись по-разному. Сухомлин, например (Андрей хорошо запомнил его по вступительным экзаменам), заметил, что это по-любому лучше, чем Сухой, как его называли в обычной школе. Андрей, правда, в душе был с ним не согласен, но видно, уж очень достали Сухомлина в прошлом этим прозвищем.

— Только не кидайте в меня терновый куст, — расхохотался похожий на молодого Леонардо Ди Каприо Трофимов. Смеялся он громко, запрокидывая голову и лупя себя ладонью по коленке, — Сухой «сос».

Убейте меня дверью!

— Это легко устроить, — меланхолично заметил плотный старшекурсник, которого друзья называли Бучей, — ты только ори громче.

Перепечко, потерявший где-то своего Макарова, взволновался:

— Бить, что ли будете?

Но почему-то все рассмеялись. Даже Синицын, к которому после первой их встречи, Андрей питал особое уважение. Этот говорил мало и не часто, а вдобавок еще и негромко, но остальные почему-то смолкали и внимательно его слушали. Есть такие люди.

Однако особенно заливисто ржали старшекурсники. Видно было, что растерянность «сосов» доставляет им удовольствие. А давно ли сами были на их месте!

— Бить вас будет Философ… но не больно, — Буча закончил пришивать погоны и подергал их для верности.

— А кто такой философ? — осмелел Перепечко.

Старшекурсники переглянулись.

— Вы что, еще прапорщика Кантемирова не видели? — удивился один из стариков.

— Этого видели, только не знали, что он Философ и есть, — вмешался Сухомлин, — Кстати, а почему Философ?

Честно говоря, прапорщик меньше всего напоминал философа. Типичный солдафон. С первого дня, как появился, только и слышно: уставы, приказы, «мое слово — закон». Ноги широко расставит, руки за спину уберет и смотрит, смотрит, как на лошадей перед скачками.

— Потому что Кантемиров.

Может, другие поняли прикол? Андрей оглянулся и быстро убедился, что он не одинок.

— Эх, «сосы», «сосы», — театрально вздохнул старшекурсник, — Был такой немецкий философ по фамилии Кант. Кант — сокращенно от Кантемирова. Кстати, настоятельно не рекомендую придумывать ему другие прозвища — этого прапорщик совсем не любит.