Георгий Гулиа - Три повести

— Тебе виднее, — покорно сказала княгиня.

— Но, кроме того, они намекнули еще… — пробормотал князь, но так и не сказал княгине, на что еще намекнули ему.

Он склонился над свечой. Его, казалось, занимало пламя, колеблемое воздухом. Келеш наморщил лоб, и две глубокие складки легли над переносицей, глубокие, как борозды на целине…

— Полный разрыв с султаном, — проговорил он, — настоящая война… Что ты скажешь?

— Это хорошо, — тотчас же согласилась княгиня.

— Иного ответа я и не ожидал… А если Россия помедлит с помощью?

Княгиня молчала. Князь остановил на ней невидящий взгляд.

— Верно, у русских нынче много забот, — говорил Келеш точно сам с собой. — Наполеон… Наполеон… Этот точит нож… Но русские не подведут нас… Был у меня недавно офицер… Князь Мелецкий… Нет, русские не будут медлить, — так он сказал. И я верю ему. Скоро, милая княгиня, исполнится то, о чем мы мечтаем: будем вместе с Россией!

— Дай бог! — сказала княгиня.

— Когда я оглядываюсь назад, — продолжал Келеш, понижая голос, — я вижу цепь унижений, через которые я прошел, спасаясь от султанского гнева. Как это ни противно мужскому сердцу, — хитрость и лесть стали моим оружием. Нельзя было иначе ладить с султаном! — Келеш, казалось, глядел на княгиню с мольбой, прося у нее прощения за прошлое.

Княгиня подошла к нему и поцеловала в лоб.

— Ты не мог поступить иначе, — прошептала она.

Князь обнял жену, прижался головою к ее груди. Она ласкала его жидкие волосы и шептала нежные слова.

Зная жестокость Келеша, старый рыбак уже прощался мысленно с Дауром, с умным псом по кличке Кремень, с морем и домом своим.

— Будь что будет! — проговорил он громко. — Ну что ж, Батал, большое тебе спасибо.

Батал безмолствовал. «Где же, однако, стража? — подумал старик. — Почему нас не хватают и не ведут в темницу? И почему молчит этот урод?»

— Что, воды набрал в рот? — сказал выведенный из себя рыбак, которому теперь уже море было по колено. — Я тебе говорю: спасибо!

— И от меня тоже спасибо! — буркнул Темур.

Наконец-то заговорил Батал! Он произнес только одну фразу, точно приходил в себя после глубокого сна. Нечеловеческая усталость слышалась в его голосе.

— Уходите прочь, — сказал он, — уходите на все четыре стороны и не попадайтесь на глаза Келешу…

Говорят, намек иногда сильнее и убедительнее прямого слова. Эту силу намека довелось испытать Дауру на себе.

Второго мая, чудесным весенним утром, Даура позвали к Баталу. Батал стоял у окна и слушал пожилого стражника, рассказывавшего, по-видимому, что-то важное. Стражник продолжал говорить, не обращая внимания на вошедшего. Он излагал свои мысли кратко и точно, будто повторяя выученное назубок. Даур волей-неволей оказался свидетелем разговора, не предназначенного, как можно было предположить, для широкой огласки.

— Теперь нам известно многое, — говорил стражник. — Во всяком случае, мы знаем, с кем имеем дело.

— Дальше, дальше, — торопил Батал, мерно покачиваясь на ногах.

— Благонамеренный купец оказался подлым лазутчиком, и не простым лазутчиком. Он собрал вокруг себя всех недовольных. Он возбуждал их против князя и против тебя. Долговязый Юсуф, разыгрывавший из себя дурака, — первый помощник во всех его черных делах…

— А девушка? Говорят, он купил ее в Аравии?

Даур побледнел. Он вдруг почувствовал слабость в коленях. Уж лучше дали бы ему пощечину…

— Ложь! — воскликнул стражник. — Она родная дочь Кучука.

Даур готов был провалиться сквозь землю, только бы не слышать больше ни слова.

— А с виду чиста, нежна… — протянул Батал. — Она способна свести с ума…

Батал разговаривал со стражником так, словно не было здесь никого из посторонних. Может быть, он не заметил Даура?.. И Даур кашлянул. Но ни Батал, ни стражник не удостоили его даже взглядом.

— Батал, — проговорил стражник, — она и тебя приворожила бы… Клянусь тобой!

Даур проглотил слюну, чтобы хоть немного увлажнить сухую, как трут, гортань, и провел языком по шершавым губам.

— Дочь похожа на отца, как змееныш на змею, — продолжал стражник. — Она, словно русалка в лунную ночь, поет дивные песни и заманивает парней в глубокие заводи. И парни тонут! — Стражник ударил ногой об пол, выражая крайнее негодование. — А где, спрашивается, головы у этих парней? Разве русалку трудно отличить от настоящей женщины, у которой в жилах кровь, а не холодная пена?

— Неужели и она плела паутину вокруг князя? — равнодушно спросил Батал. — И нашлись олухи, которые по уши влюбились в нее?

— Да, Батал, нашлись.

— Продолжай дальше.

— И этот инженер заодно с ними. Есть еще молодой турок. Он — настоящая дикая кошка. Неспроста прибыл в Абхазию.

— Чего же им надо? — спросил Батал.

— Султанского ярма для нас!

«Уж лучше бы мне плюнули в лицо, — говорит про себя Даур и невольно стирает ладонью со лба этот воображаемый плевок. — Теперь они вправе думать все что им угодно и о Саиде и обо мне».

Но пытка продолжается. Батал задает стражнику следующий вопрос:

— А как случилось, что взломали наш оружейный склад?

— Его не взламывали, — ответил стражник, должно быть, заранее заученной фразой, — его попросту открыли третьим ключом.

— А где же был первый ключ?

— У Даура.

— А второй?

— У меня.

— Всего было три?

— Нет, два.

— А откуда взялся третий?

— Его смастерили с поразительной точностью.

— Кто?

— Не знаю.

Действительно, прошлой ночью случилось происшествие: кто-то похитил из оружейного склада два десятка кремневок. Правда, они нуждались в починке, но все-таки это была потеря немалая.

Батал, что называется, как в воду глядел, когда несколько дней назад приказал перевезти отсюда в главный крепостной склад три сотни новых кремневок…

— Не знаю, что и думать, — говорит Батал и глядит на стражника круглыми птичьими глазами.

— Я тоже, — вторит ему стражник.

И тут Даур не выдерживает:

— Батал!

Он произносит это слово, как человек обреченный, но еще не потерявший надежды на спасение.

— Что тебе?

Батал поворачивается к нему вполоборота.

— Я понимаю, — восклицает Даур, — когда в сердце вонзают нож — это убивает! Но я не знаю, зачем поворачивать его несколько раз в груди?

Батал щурит свои птичьи глаза.

— Сколько тебе лет, Даур?

— Двадцать.

— Не очень-то мало, — говорит Батал. — Значит, тебе ясно, о чем идет речь? Очень хорошо, очень хорошо. — Помолчав немного, он продолжает, точно обращается к самому себе, словно думает тяжелую думу, которую предстоит высказать вслух, чтобы слышали все: — Вот рождается на свет мужчина… Ему от бога дано сердце, горячее и мужественное… Мужчина бесстрашен и любвеобилен… Но он должен знать, кого любить, а кого и ненавидеть…