Сергей Ионин - Если любишь…

— Ну ладно, смотри… — многообещающе сказал начальник участка и повернулся к Митьке: — А ты, бригадир?

— Пойду, че уж… — Шелехов посмотрел на слесарей и добавил: — Некому вроде.

Круль тоже недовольно покосился на слесарей и возвысил голос:

— Кто еще? Второй нужен.

Слесари нервно задвигались, и один из них пробурчал:

— Мы со слесарного участка, вроде как прикомандированные.

— Я-а-асно… Я-асненько… — Хмур Хрумыч потер багровую шею. — Ладно. Ну кто пойдет? Завтра же выписываю по полсотни премии. Так что у Шелехова денежки уже в кармане. Кто желает?

Слесари переглянулись, переступили с ноги на ногу.

— А ты сам иди, — Иван Иванович надел очки, будто получше хотел рассмотреть начальника участка. — Сам вона какой здоровый, небось быка с ног свалишь…

— Посторонних прошу не мешаться, — оборвал его Хмур Хрумыч.

— А че же вызывал, коли посторонний?

— Надо будет, позову, а пока сиди, Лабутин, и… сиди, одним словом.

— А я и сижу.

— Вот и молчи.

— Ну уж…

Викентий Павлович, не любивший, когда ему прекословят, и привыкший оставлять последнее слово за собой, разразился было руганью, но тут Ленька нерешительно выступил вперед:

— Дак, коли так, ладно, я согласен.

— Ну! — Круль победно посмотрел на Лабутина: мол, сиди уж, старый.

— Неладно ты делаешь, Хму… то есть Викентий Павлович, ох, не ладно, — Иван Иванович сглотнул ком, подступивший к горлу, зачем-то снял очки и протер стекла. — Кто же этак-то поступает, не по-людски это.

— Ладно, говори… — отмахнулся Круль. — Материальная заинтересованность — важный фактор прогресса производства. Хе! Правильно, Верхотуров?

— Ну, — согласился Ленька и пояснил: — Гитару новую куплю, гэдээровскую, а то мою совсем разбили.

— Вот, пожалуйста! Да и Шелехову деньги не помешают, так ведь, Дмитрий?

Митька покосился на Ивана Ивановича, вспомнил про гобелен, хрусталь, Наташку, дочь и покорно согласился:

— Не помешает, конечно…

Ребята облачились в ватники, валенки и поверх в костюмы, похожие на скафандры космонавтов, и Ленька совсем повеселел, все-таки необычное предстояло дело — и героическое, как ни крути, и выгодное… Митька был хмур и недоволен собой.

Ближе к выходу этажерки они вытащили легко и быстро. Верещала лебедка, возле которой встал один из слесарей, суетился Хмур Хрумыч, в сторонке стояли девчата-температурщицы и восхищенно поглядывали на ребят. Ленька, сняв после очередной ходки шлем, подмигивал им и вовсю скалился. И легкость, с которой одну этажерку вытаскивали за другой, настраивала оптимистично.

Но чем дальше в печь они уходили, тем жарче и жарче становилось. Светились раскаленные стены. Неуклюже топая, бежали в печь Лешка с Митькой, зацепляли крюк за тележку очередной этажерки и медленно брели обратно, навстречу свету прожектора. Медленно потому, что от жары силы мгновенно иссякали.

Иван Иванович, глядя на ребят, почувствовал вдруг, как закружилась голова. Он осторожно встал и, пошатываясь, пошел в конторку мастеров. Там нашел чайник с крепко заваренным холодным чаем. И долго медленно пил. Стало легче.

В музыкальной жизни Нижнего поселка было не так уж много значительных событий. Самым популярным музыкантом была Сима Кошевая, еще в войну взявшая в руки гармонь и с тех пор обслуживающая все свадьбы, крестины, именины, престольные и советские праздники.

Когда в моду вошли твист, снейк, шейк и другие суперсовременные танцы, часть Симиных клиентов отшатнулась от нее, особенно молодежь, и на музыкальный Олимп поселка вскарабкался с гитарой под мышкой Ленька Верхотуров. Старые Симины поклонники, сохранившие ей верность, не полюбили Леньку, ибо он разрушал все их понятия о песенном искусстве вечерок, и прозвали Верхотурова Битлой.

Ленька имел всегда нечесаные длинные волосья, что тоже вступало в противоречие с поселковыми понятиями о моде и вкусе. До того самыми популярными прическами были бокс, полубокс, а если кто и форсил, то только бобриком, а в случае с Ленькой и сторонники бокса, и полубокса, и бобрика столкнулись с совершенно противоречащим ходу истории событием.

Но молодежь шла за Ленькой, и Ленька не больно-то огорчался, если вслед ему, когда он проходил с гитарой по поселку и голосил: «Кем бабило-он! Кем бабило-он!» — кто-то говорил: «Битла нечесаная…»

Ленька не знал английский язык, не знал, что такое этот самый «кем бабило-он!», но зато умело подражал певцам с заезженной, хрипящей магнитофонной пленки. И конечно, никто в селе еще не догадывался, что певцы эти со временем будут названы «выдающимися» и что Ленька-Битла, гарлопан и хрипун, есть первый в поселке пропагандист «современной интернациональной музыки».

…В этот день Ленька работал во вторую смену. Поэтому с утра он основательно выспался, потом, привычно выслушав нотации матери, которую все жители поселка изводили жалобами на сына и просьбами «прижучить певца», и, забрав гитару, отправился на репетицию. Дело в том, что он не так давно почувствовал, что вырос из «коротких штанишек» уличного певца. И создал ансамбль.

Их было четверо, как и битлов. Барабаны они сделали из кастрюль различных размеров. Были у них и три гитары. Ленькина шестиструнная и две семиструнных.

Ансамбль был любимым детищем Верхотурова, поэтому и сегодня репетиция закончилась, когда до работы оставалось полчаса.

Не заходя домой, Ленька помчался на завод.

Каждые десять минут Круль бегал в конторку мастеров и по селектору докладывал директору завода о ходе аварийных работ.

Уже метров тридцать пять было освобождено от этажерок. Надо было пройти еще метров десять, то есть вытащить три этажерки, но это было уже в самом пекле, в самом аду, и, возвращаясь после очередной ходки, ребята подолгу отдыхали. Им расстегивали костюмы, чтобы хоть немного охладить раскаленные тела.

Это было нудным и долгим занятием, и Хмур Хрумыч нервничал:

— Мужики, мужики, да хоть по две ходки делайте и отдых, какая разница — одну или две…

«Мужики» молчали. Лень было открывать рот, от жары в горле першило и горело. Они пили воду и поглядывали на печь, смахивая со лба и бровей пот. На полчаса раньше или позже вытянут последние этажерки — не это главное, главное — предстояло разобрать завал и вытянуть завалившиеся этажерки, а это не в кино сходить, тут надо будет лопатой помахать.

…Осталась последняя этажерка, дальше — завал.

В печь, волоча за собой трос с крюком, ушел Ленька Верхотуров. Он уходил в печь, и яркий свет прожектора бил ему в спину, отражаясь от серебристой ткани, окружал Леньку ярким ореолом.

— Надо бы сменить ребят, — сказал Иван Иванович.

— Чево? — Хмур Хрумыч сидел возле лебедки и курил.