Сергей Ионин - Если любишь…

— Как так? — не понял Лешка. — Мы же не договаривались, да ты и не учишься.

— Уговор был — катать, а где и как — по желанию выигравшего, а насчет училища, — ты не беспокойся, — я приду, дождусь тебя. Повезешь? А? Карточный долг ведь — долг чести. Так, мальчики?

Все «мальчики» подтвердили: «Да!», «так!»

— Ну, ты, Паром, и гад! — возмутился Лешка, но Венька пропустил это мимо ушей.

— До завтра, Леша-лошадь, — с противной, наигранной добротой сказал Силкин. — До завт-ра-а!

Это было позавчера.

Вчера Лешка «сделал первую ходку», как выразился Паром, — довез его до дома.

А вечером Таня не пришла к столбу с часами. На свидание не пришла.

А сегодня…

Мастер Петрович разъяснял им по схеме, в чем секрет монтажа усилителя У-7, но Лешка не слушал. Ему было некогда, он сочинял Тане вторую записку. Первую уже отправил, но ответа не получил.

Таня игнорировала его, а это было уже безобразие с ее стороны, и Барков мстил.

Мстить девчонке — дело нелегкое, бить ведь ее не станешь, тут надо голову приложить. И Лешка вовсю работал головой.

В первой записке он много клялся, много говорил о любви, но все это было под таким соусом, что и козе было ясно — издевка.

Получив записку, Таня прочитала ее, наверное, раза три, покраснела и опустила голову.

Тогда Лешке стало жаль ее, и вторую записку он посвятил словам мольбы и прощения, каялся.

«Таня, — писал он. — Наверное, я местами не прав, но ведь ты виновата, хотя женщин ни в чем винить нельзя. Ты уж меня, конечно, прости, я — дурак (очень хорошо с «дураком» вышло — самокритично и в то же время ведь никто не подумает, что он действительно дурак). Я больше не буду…»

Подпись неразборчива.

Лешка свернул эту цидульку треугольником, обвел по краям жирной линией, сделав в центре впадинку, что было похоже на сердце, и, написав в сердце: «Тане», отправил по назначению.

Записка шла по классу, по волнению можно было проследить ее движение.

Наконец она у Тани.

Таня покраснела еще больше, хотела было развернуть послание, но неожиданно скомкала бумагу и, сунув в карман белого халата, со слезами выскочила из класса.

Воцарилась тишина, и стало слышно, как в парте у Шкерина бормочет транзисторный приемник.

— Что случилось? — спросил Петрович.

Все молчали. Да и что, собственно, случилось, в самом деле? Ну, у Таньки Росляковой истерика, или как назвать эту беготню со слезами?

Но Петрович был старым мастером, его просто так, «на арапа» еще никто не проводил. Он внимательно осмотрел весь класс, каждого в отдельности и, четко определив источник происшествия, прицельно обратился:

— Барков, в чем дело?

— Не знаю, — ответил нахально Лешка. — Что-то вот Таня Рослякова самовольно из класса вышла.

— А ты как к этому причастен?

— Так же, как и вы, то есть никак не причастен…

Петрович поморщился, но промолчал. Лешку это не устраивало, надо было идти искать Таню, и он решился «ва-банк»:

— Разрешите выйти?

— Что с тобой?

— У меня слабость… в желудке… — в классе кто-то захихикал. — И нечего хихикать, — обернулся Лешка на смех, — с каждым может быть.

— Иди, Барков, — Петрович нахмурился. — То ты герой, а то — медвежья болезнь напала?

— Че-е-го?

— Иди, иди… не задерживай, — Петрович прошел по классу и, открыв дверь, подождал, пока Лешка собрал портфель, давая понять, что возвращаться не собирается, и вышел. Выходя, он услышал спокойное:

— Продолжим.

В коридоре было пустынно. Из-за дверей классов слышались неясные голоса преподавателей.

«Где ж ее искать?» — подумал Лешка.

Решил просто погулять.

Он шел, беззаботно помахивая портфелем, хотя было отнюдь не радостно. Но у него уже созрела идея — пойти в библиотеку и в пустом сейчас читальном зале спокойно почитать Сименона.

В читальном зале, за последним столом, сидела Таня. Она смотрела, как на улице ребята из токарной группы под руководством преподавателя физкультуры сметают в кучи и жгут опавшие листья. Там было весело, потому что, хотя лето и кончилось, день выдался солнечный.

— Привет! — глупо буркнул Лешка. — А я тебя ищу…

Таня молчала, всем своим видом изображая презрение.

— Вот, некоторые и разговаривать не хотят, — Лешка деловито вытащил из портфеля зачитанный томик Сименона и устроился за столом у самой двери.

В «читалке» было тихо и как-то скорбно. Сименон Лешке в голову не лез, и он мучился, стараясь настроиться, но ничего не получалось.

Неожиданно Таня спросила:

— Леш, а зачем ты Парома от училища до двадцать первого дома вчера на себе тащил?

Лешка смутился. Ох, уж этот уговор и этот разнесчастный Паром!

И зачем он с ним связался?! Хотя… Было в Веньке нечто удавье, он как бы гипнотизировал, притягивал к себе.

Лешка ведь и раньше ходил в подъезд, где у Парома было что-то вроде «штаб-квартиры». Ходил посидеть, поиграть в карты, послушать анекдоты или Венькин треп.

Лешка пересел за стол ближе к Тане и тоже посмотрел в окно. Да, там было весело.

— В карты я Парому проиграл. Четыре дня буду возить…

— А ты мог бы отказаться?

— Как это? — не понял Лешка.

— Ну, так… Взять и не возить. Ведь это унизительно, надо мной вчера все девчонки смеялись, а эта Васильева так и говорит: «Уж на что мой Дракон дурачок, так и он бы не унизился!»

— Надо, — вздохнул Лешка. — Карточный долг — долг чести…

— А вот мой папа сказал, что это унижение и что человек никогда и никому не должен позволять на себе ездить.

— Ты что? С папой вчера посоветовалась и поэтому не пришла? — разозлился Барков.

— Нет, я сама взяла и не пошла, чтоб ты понял.

— Ага! Вот мы какие! Заладила: «Мама! Папа!» Ну… и целуйся теперь со своими родичами!

Это был удар ниже пояса, и Лешка понял это, но уже было поздно — Таня посмотрела на него, не зло, — нет! — просто со слезами посмотрела и ушла.

На улице уже заканчивали работу, видимо, дело шло к звонку. Ребята выглядели усталыми, но им было грустно бросать заниматься огненным делом. И они поодиночке, вразброд шли к сарайчику, в котором хранился шанцевый инструмент, бросали там в кучу метлы и грабли и брели в сторону входа в училище. Да, все хорошее не вечно…

Лешка вздохнул и засунул Сименона в портфель. На занятия идти не хотелось, и он решил сходить к Парому, разобраться во всем на месте.

В принципе, конечно, Таня тоже не ангел, и нос у нее курносый, и губы чуть полноваты, и целоваться с ней вовсе не сладко, как пишут в книгах, а даже наоборот — горько, будто полынь на губах.

Таня была единственной девчонкой, с которой Лешка целовался по-настоящему, не считая Нинки Мосиной, с которой еще в школе во втором классе, так что сравнивать он не мог… Но уж наверняка, раз в книгах пишут про «сладкие» поцелуи, Таня была далеко не идеалом. У Лешки тоже папа с мамой, ну, так не болтать же им про все.