Ноэль Хиллиард - Клочок земли

— Да, но Эрни-то здесь нет.

Билл рассердился:

— Нет, так будет, верно? Не грех заранее поворочать мозгами. Вообще если бы люди почаще сначала ворочали мозгами, а уж потом раскрывали рот, порядка в мире было бы куда больше.

Билл владел секретом сохранять жар в своем самодельном очаге таким образом, что когда с наступлением темноты приятели возвращались в хижину, им оставалось только раздуть засыпанные пеплом угольки и подбросить на них несколько сухих поленьев. Дым больше оседал в самой хижине, чем выходил в трубу из керосиновых банок, и поэтому Фил несколько переделал ее, прикрепив проволокой к задней стене. Иногда огонь в очаге пылал, словно в горне. Случалось, что, вернувшись домой, они находили в питьевой воде головастиков: тлевшие в очаге угли давали достаточно тепла, и в воде созревала икра.

Подогрев воду для умыванья, Фил начинал готовить ужин — основательно они ели только раз в день, после работы, — а Билл тем временем просматривал утреннюю газету. Он любил читать вслух и комментировать отдельные места.

— Вот ворюги! Нет, ты только представь себе, а? — Или же: — Замечательно!.. Он им покажет!.. Молодчина!..

Однажды вечером Фил отправился на расположенную в полумиле ферму за молоком, яйцами и маслом.

— Продолжай в том же духе, Билл, пока я не вернусь, — сказал он, выходя из хижины с мешком из-под сахара.

Вернувшись через полчаса, он остановился у двери, положил свою ношу на камень и стал прислушиваться к разглагольствованиям Билла.

— Уж кому-кому, а этому поджигателю войны (имярек) вовсе не следовало бы говорить о мире и безопасности. Да-с, но вы послушайте дальше — чем дальше, тем хлеще…

— Продолжай, Билл, я сейчас…

Билл взглянул на приятеля исподлобья и, словно тот никуда не уходил, заметил:

— Вот я и говорю: какие же лицемеры и мерзавцы в большинстве своем все эти политики! Вот, например, возьми этого. Вначале он говорит одно, а переверни страницу — и что же он говорит теперь? — Билл привел еще несколько мест. — Враль, — проворчал он. — Но ты послушай напоследок вот это местечко…

Фил предпочитал читать газету сам и редко прислушивался к рассуждениям Билла. А тот, заканчивая чтение какого-нибудь длинного отрывка, торжествующе спрашивал:

— Ну и что ты скажешь об этом?

— Что скажу? — Фил начинал мямлить, подыскивая подходящий ответ. — Да, честное слово, прямо-таки настоящая банда мерзавцев!

На лице Билла появлялось озадаченное выражение.

— Ну, уж это слишком… По-моему, в сложившейся обстановке они действовали правильно.

Фил начинал ломать голову, не зная, как ему держаться дальше.

— Да, но дело-то в чем заключается? Ты ожидаешь, что люди будут действовать и говорить так, а не иначе, правда? Я полагаю, что они обязаны поступать так.

— Ну, в данном случае я бы этого не сказал. Из того, что тут написано, чертовски ясно, что они были вынуждены поступить иначе. У них не оставалось выбора, правильно? Будь у них выбор, они поступили бы совсем по-другому.

Фил лихорадочно пытался припомнить хотя бы несколько слов из предшествующего разговора, чтобы уразуметь наконец, о чем они вообще толкуют.

— Однако хорошо, что дело все-таки дошло до разоблачения, ты согласен? То есть теперь, когда уже столько сказано, ты легко представишь себе все остальное.

— Да дело тут вовсе не в разоблачении. Любой, у кого котелок варит, понимает, что вся эта история назревала уже не одну неделю…

Чтобы вынудить Билла переменить тему, оставалось только прибегнуть к какому-нибудь маневру — попросить его что-нибудь подать или уговорить принести про запас охапку дров.

Позднее Фил сам брался за газету, и когда его особенно захватывала какая-нибудь статья, он начинал пересказывать ее Биллу.

— Господи! — восклицал Билл. — Ну и память же у тебя! Да ведь я читал тебе то же самое полчаса назад, а теперь ты заявляешь…

И Филу приходилось, терзаясь от стыда, выслушивать свои собственные комментарии, сделанные наугад и принятые Биллом за чистую монету.

— Ты понимаешь теперь, какую порол чепуху?

— Ну, если ты так ставишь вопрос…

В те дни весь мир облетело сообщение о том, что Эдмунду Хиллари и Шерпе Тенсингу удалось подняться на Эверест. Билл не пропускал ни одного слова из того, что писали газеты, и в конце концов рассердился.

— Хиллари, — сказал он, — заграбастывает себе все похвалы и славу только потому, что он новозеландец. Начитавшись газет, люди, чего доброго, станут думать, что он один вскарабкался на гору, а что до Шерпы, так это всего лишь какая-то вспомогательная снасть.

— Знаешь, что я тебе скажу? — заметил Фил. — Я напишу письмо в газету, и мы его отправим.

— Здорово! От нас обоих, а? Всыплем ему как следует. Давай сочиняй, а потом прочтешь, и я тебе скажу, как получается.

Фил написал, что весь подъем на Эверест был результатом совместных усилий и что это особенно видно из описания того, как Хиллари и Тенсинг помогали друг другу подняться на вершину. Замалчивая роль Шерпы, печать допускает ошибку. Он прочитал письмо Биллу.

— Чертовски хорошо, — похвалил тот. — Даже я не смог бы написать лучше. Дай-ка его мне, я подпишусь. Как мы назовемся?

— «Два фермера из захолустья», — предложил Фил.

— Красота! Это встряхнет их. Готов поспорить — народ тут сразу поймет, что это мы. Еще одна совместная работенка!

У Фила тотчас же возникло предположение, что его друг начнет охотно снабжать местных жителей кое-какими сведениями о личности «двух фермеров из захолустья». Он никак не мог понять эту черту своих земляков. Отправляя письмо в газету, они подписывались псевдонимом, а затем с гордостью похвалялись перед окружающими, что письмо написали именно они.

Через два дня письмо появилось в газете. Билл прямо таял от удовольствия, когда сначала Эрни, а потом все те, кто обычно собирался по пятницам в пивной, высказали предположение, что ему, безусловно, кое-что известно об истории с письмом.

— Можешь поверить, — сообщил он Филу, — я изо всех сил скромничал, но все же приятно было видеть, что они догадываются, кто написал письмо.

Вечера по пятницам были лучшим временем недели. Друзья приводили себя в порядок у Эрни, делали покупки, в меру выпивали, получали поступившую на их имя почту. Билл любил читать приятелю выдержки из адресованных ему писем и нередко просил Фила прочитать что-нибудь интересное из полученных им. Новостей, услышанных в пивной, друзьям обычно хватало для разговоров на всю неделю.

Как-то вечером, когда они уже лежали на своих койках и потушили лампу, Билл сказал:

— Я все думаю о том, как в прошлую пятницу в пивной мы беседовали с богатыми фермерами. Ты помнишь Тома Винтера? У него тут одна из самых крупных и самых лучших ферм. Помню, ты им сказал, что с русскими лучше торговать, чем спорить и спорить без конца. Они словно воды в рот набрали: боялись с тобой согласиться — вдруг кто-нибудь услышит! Тут в разговор вмешался Том Винтер и сказал, что он с тобой согласен. А потом, когда ты вправил мозги тому типу насчет так называемой забастовки грузчиков, разве не Том снова поддержал тебя? Потом ты стал защищать право рабочих на забастовки и сказал, что это, мол, как с оптовыми и розничными торговцами и с фермерами: они до поры до времени не выпускают свои товары и скот на рынок с расчетом получить потом более высокий барыш. Их так и передернуло, потому что раньше им никто ничего подобного не говорил; они согласились с тобой — что им оставалось делать! — и кто же больше всех с ними спорил? Опять же Том Винтер. А ведь у него такой текущий счет в банке, что закачаешься. И здесь кругом, куда ни посмотришь, — чье это? Винтера. Все дело в том, что он-то уже сколотил себе капиталец и теперь сам себе хозяин; ему плевать, что о нем подумают люди, он может позволить себе роскошь говорить все, что захочет. Кое-кто утверждает, что хороших капиталистов нет. А я так скажу: дураки везде водятся, каким бы путем они ни зарабатывали себе на кусок хлеба. Есть они и среди рабочих.