Себастьян Фолкс - И пели птицы… [litres]

Он улыбнулся этим мыслям, хорошо понимая, что его недолгое бегство от реальности вскоре закончится.

Батальон прошел маршем к деревне Коленкан. Дорогой солдаты пели. Был теплый июньский день, солнце освещало блеклую окрестную зелень. В кронах вязов сонно перекликались грачи, из листвы платанов и каштанов несся немолчный посвист дроздов. В деревне царило вавилонское смешение выговоров – Ольстер, Лондон, Глазго, Ланкашир. Мест для постоя на всех решительно не хватало. Вечером устроили футбольный матч, запах пота пробуждал воспоминания о передовой, о давно не стиранных, завшивленных гимнастерках.

Стивен привел свой взвод к амбару, возле которого Грей пытался договориться с неуступчивой женщиной и ее сыном. К ночи двум офицерам все же удалось разместить солдат в амбаре, обеспечив их свежей соломой в качестве постелей и горячей пищей из полевой кухни.

И в эту же ночь заговорили пушки. Стивен, расположившись на сеновале амбара, читал при свече книгу. Недалеко отсюда, за деревней, стояла в вырытом окопе гаубица, ее выстрелы стряхивали со стропил амбара вековую пыль.

Первое время обстрел был слабым – чем-то вроде прочистки горла, – однако эхо его носилось и носилось над равниной гудящей басовой нотой. Когда она становилась совсем низкой, почти не слышной, сквозь непрерывное бормотание пушек пробивался новый глухой удар, за ним еще один; стены амбара сотрясались. Стивен чувствовал, как по деревянному настилу сеновала пробегала дрожь. Он представил себе входящих во вкус артиллеристов в глубоких орудийных окопах, – они сдирали с себя рубашки, заталкивали поглубже в уши спасительные комочки воска. Гром орудий внушал ему благоговейный страх, их, выстроившихся вдоль шестнадцатимильной линии фронта, было так много, что раскаты длились и длились – тяжелые пушки рождали устойчивый гул, подобный сдержанному рокоту литавр, более легкие добавляли к нему свои акценты, создавая причудливый ритмический узор. Час спустя все они плевались снарядами, наполнявшими ночное небо плотным потоком летящего металла. Теперь их шум напоминал грохот волн, разбивавшихся о берег, набегая вплотную одна за другой.

Очевидная мощь обстрела внушала некоторые надежды, но они не касались масштабов сражения, которое он предвещал. Стивен чувствовал, что противостояние резко усилилось; отныне нечего было и думать о том, чтобы уклониться от боя или найти компромиссное решение; оставалось только верить, что его сторона окажется сильнее вражеской.

Они провели в Коленкане два дня, после чего их бросили на передовую.

– Теперь уж недолго, сэр, – сказал Бирн, затушив сапогом окурок и заняв в строю место рядом с Хантом. – Вот не думал, когда в том туннеле рвануло, что вы к нам еще вернетесь.

– Я тоже, – поддержал его Хант. – Да только лучше бы мы из этого чертова подземелья и не вылезали.

Стивен улыбнулся:

– Тогда оно вам не очень понравилось. Ну да не важно. На сей раз все будет иначе. Поторопите-ка Стадда и Барнса, ладно? Лесли, у вас было двое суток на то, чтобы почистить винтовку. Почему надо заниматься этим перед началом марша?

Взвод построился, команд-сержант-майор Прайс, прохаживавшийся в ожидании приказов капитана Грея по разбитой деревенской площади, осмотрел его. Прайс был, судя по всему, единственным, кто точно знал, по какой дороге и как долго следует шагать роте, чтобы в нужное время попасть в предназначенные для нее окопы передовой. Обстрел продолжался уже третий день, земля под ногами подрагивала.

Ротой, выступившей по указанной ей дороге на Ошонвиллье, владела своего рода нервическая joie de vivre [8] Радость жизни (фр.). . Транспорты с боеприпасами и снаряжением стекались к линии фронта потоком настолько густым, что солдатам пришлось свернуть на вившийся по полям сельский проселок.

Скоро кожа и нос Стивена уже зудели от пыли и мелких семян, срываемых ветром с посевов и зеленых изгородей. От нагруженных тяжелыми вещмешками солдат теплый летний воздух пропитался запахом пота. Солдаты пели строевые песни с повторявшимися простыми словами о доме. Стивен смотрел на тянувшуюся посередине проселка полоску не смятой тележными колесами травы и думал о многих поколениях крестьян, проезжавших здесь ясными летними днями.

Дорога повернула, и он увидел два десятка голых по пояс мужчин, рывших квадратную, тридцать на тридцать ярдов яму. В первый миг эта картина его озадачила. Хозяйственного назначения такая яма иметь не могла, посевная страда закончилась, пахотная тем более. Однако он быстро понял, что это. Здесь рыли братскую могилу. Стивен хотел выкрикнуть приказ развернуться или хотя бы смотреть в сторону, однако солдаты уже приблизились к яме, уже увидели, где похоронят многих из них. Слова песни замерли на губах, и в воздухе снова зазвенели птичьи голоса.

В молчании вернулись они на основную дорогу и зашагали к Ошонвиллье. Подготовка к сражению полностью изменила облик деревни. Кафе, в котором Стивен завтракал с Азерами, обратилось в полевой госпиталь. По сторонам главной улицы были навалены груды сена, стояли наполненные фуражом телеги. Полковник Барклай восседал на гнедой лошади с выступающими лоснящимися боками. Роты выстроились в каре лицом к нему, полковник откашлялся и сообщил бойцам то, о чем они уже догадались, но официально извещены еще не были. Более всего полковник, сидевший с натужной величавостью на лениво всхрапывавшей лошади, походил на персонажа комической оперы.

– Вам предстоит наступление. Я знаю, мои слова обрадуют вас, потому что ради этого вы сюда и прибыли. Вы сразитесь с врагом и победите. И поражение его будет таким, от какого он никогда не оправится. Вы слышите, как артиллерия обрабатывает его оборонительные сооружения. Завтра обстрел закончится и вы пойдете в атаку. Враг будет полностью деморализован. Система его обороны будет сокрушена, проволочные заграждения порваны, блиндажи стерты с лица земли. Есть основания полагать, что он ограничится несколькими выстрелами. И будет только рад возможности сдаться.

Полковник преодолел владевшую им поначалу нервозность, которая заставляла его говорить лающим тоном. Его энтузиазм и простая вера в свои слова передалась солдатам. Некоторые из них – те, что помоложе, – прослезились.

– Должен, однако, предупредить вас, что брать пленных нужно с большой осмотрительностью. В инструкциях, полученных мной от начальника генерального штаба, сказано: обязанность доказать безоговорочную сдачу лежит исключительно на солдатах противника. А как вы должны поступать при малейшей неуверенности, вам, я полагаю, известно. На мой взгляд, штык все еще остается до крайности действенным оружием.