Себастьян Фолкс - И пели птицы… [litres]

Они переписывались. Когда Макс получал отпуск, она тайком навещала его в Вене. Долгие разлуки нисколько не ослабили чувств Изабель, напротив, лишь укрепили их. Она твердо вознамерилась избыть прошлое и создать для дочери человеческую жизнь.

В июне 1916-го полк Макса перебросили для усиления спокойного прежде участка фронта – под Мамец, что на Сомме. А вскоре Изабель получила письмо, написанное Стивеном на передовой. В течение шести месяцев ей не удавалось заставить себя раскрыть газету. Мысль о том, что Макс и Стивен сражаются друг против друга, была непереносимой. Попав в больницу, она написала Максу. Известие о ее ранении удвоило его преданность. Чем труднее становилась жизнь, тем острее они понимали, что обязаны соблюсти обеты, которые дали друг другу.

– Это нелегко, – сказала Изабель. – Сделать выбор очень, очень трудно. Но чем дольше идет война, тем крепче наша решимость.

Закончив, она подняла взгляд на Стивена. Он, слушая ее рассказ, не произнес ни слова. И потому Изабель не знала, понял ли он ее до конца. Поскольку о ребенке она не упомянула, объяснить все оказалось гораздо труднее, чем ей представлялось. Она видела в лице Стивена недоумение.

Как он изменился, подумала Изабель, почти до неузнаваемости, и уж наверняка куда сильнее, чем сознает сам. Волосы и неподстриженные усы пронизала седина. Выбрит он плохо и все время почесывается, сам того, по-видимому, не замечая.

Глаза у него всегда были темными, но теперь они еще и ввалились. Света в них не осталось. Голос, когда-то наполненный тонкими оттенками интонаций, сдержанной вспыльчивостью и подавляемыми чувствами, сейчас звучал то монотонно, то лающе. Стивен выглядел как человек, перенесенный в новое для него существование, и сумевший окопаться и закрепиться в нем лишь благодаря отсутствию естественных чувств и реакций.

Изменения, произошедшие в нем, глубоко тронули Изабель, однако ей было страшно прикоснуться к миру, в котором обитал теперь Стивен. Когда он уйдет, она прольет по нему слезы, но не раньше, чем выполнит задачу практическую: посвятит его во все подробности своей жизни.

Стивен вынул из портсигара новую сигарету, неторопливо постучал ею по столу. И, удивив Изабель, раздвинул губы в широкой сардонической улыбке.

– Ну что же, легких путей ты не ищешь, не так ли?

Она покачала головой:

– Я не ищу и трудных, во всяком случае, по собственной воле. Они, похоже, сами открываются передо мной.

– Как Лизетта?

– Она замужем. Вышла, к большому раздражению моего мужа, за Люсьена Лебрена. Организатора забастовки, помнишь его?

– Помню. Я ревновал к нему. Она счастлива?

– Да. Очень. Вот только Люсьен сейчас в армии. На следующий год и Грегуару идти, если война не кончится.

– Я хотел бы повидаться с Лизеттой. Она была милой девушкой.

– Лизетта живет в Париже.

– Понятно, – кивнул Стивен. – Что там за шум?

– Кошки, должно быть. У Жанны их две.

В коридоре зазвучали шаги. Открылась и закрылась дверь.

Изабель догадывалась, что за безучастностью Стивена кроются какие-то мощные переживания или желания.

Он произнес:

– Я рад, что ты рассказала мне обо всем, Изабель. Больше мне видеть тебя не захочется. Я узнал все, что хотел узнать. И желаю удачи тебе и твоему немецкому другу.

Изабель обнаружила, что в глазах ее скапливаются непредвиденные слезы. Нет, он не может уйти в этом состоянии печального великодушия. Ей вовсе не хотелось видеть Стивена сломленным.

Он склонился над столом, спросил чуть дрогнувшим голосом:

– Можно тебя потрогать?

Изабель взглянула в его темные глаза:

– Ты о…

– Да.

Стивен медленно кивнул. Протянул к ней правую руку. Изабель взяла ее в свои, ощутив большие, огрубевшие пальцы. Медленно, чуть подрагивающими руками, она поднесла их к своему лицу и опустила на угол челюсти, чуть ниже уха.

Она почувствовала, как пальцы, ласково касаясь ее, спускаются по прорезавшей кожу расселине. И задумалась, достаточно ли чувствительна их кожа, чтобы ощутить все особенности ее лица, или они слишком мозолисты и не способны отличить на ощупь, как разнятся ткани, которых они касаются,

Пальцы ощупывали шрам, а Изабель вдруг обуяло желание. Все было так, точно они не ползли по ее щеке, но раздвигали ее плоть; она снова ощущала ласковое вторжение его языка, снова переживала восторг унижения и обладания. Кровь прилила к коже Изабель, в животе что-то растаяло, и оттуда ударил поток жаркой влаги. Она раскраснелась от возбуждения, кожа под платьем подергивалась и горела.

Голова Стивена оставалась совершенно неподвижной, глаза следили за неторопливым продвижением руки вдоль словно плугом вывернутой борозды. Когда его пальцы добрались до ворота платья, он на миг задержал их на месте раны. А потом приложил, как много раз в прошлом, тыл ладони к неповрежденной щеке Изабель.

После этого Стивен встал и, не сказав ни слова, вышел из комнаты. Изабель услышала, как он говорит что-то Жанне, стоя наверху лестницы, потом шаги его стали спускаться. Она закрыла лицо ладонями.

Уже начинало смеркаться, когда Стивен вступил в вокзальный зал ожидания, увидел Эллиса, который ждал его у выхода на перроны, и сразу же направился к нему.

– Что с вами случилось? – нервно и раздраженно осведомился Эллис.

– Знакомого встретил.

Они нашли в вагоне два свободных места, сели, и Стивен уставился в окно на вокзал, медленно уплывавший назад.

Эллис закурил.

– Это походило на воскресные часы, когда ждешь, что колокола зазвонят к вечерне, – сказал он. – Я отдал бы все, лишь бы не возвращаться на фронт.

Стивен закрыл глаза. У него больше не было твердых мнений насчет того, что ему хочется делать, а чего не хочется. Пусть поезд везет их, куда положено.

На следующий день он пошел в штаб батальона, к полковнику Грею.

Увидев Стивена в дверях своего кабинета, служившего прежде гостиной фермерского дома, Грей отложил книгу.

– Садитесь, Рейсфорд. Увольнение хорошо провели?

– Да, сэр, спасибо.

– Боюсь, вашей роте придется завтра вернуться на передовую.

– Не возражаю, – сказал Стивен. Он перекрестил ноги, улыбнулся Грею. – Мы так и будем передвигаться туда-сюда. Пока все не кончится.

Грей нравился ему своей прямотой. Только склонность полковника к странным психологическим теориям вызывала у Стивена кое-какие сомнения.

Грей разжег трубку.

– На меня снова давят, требуя перевести вас на штабную работу – сказал он. – В этот раз вам придется дать согласие.

Стивен выпрямился:

– Я прошел такой путь не для того, чтобы бросить сейчас своих солдат.

– Каких солдат? – негромко спросил Грей.

– Тех, с которыми я провел больше двух лет.