Ирина Меркина - Клон в пальто

На самом деле похождения остались в прошлом. Всю зиму Леша пахал с утра до ночи без выходных, если не в офисе, то дома, и постоянно звонил Але, докладывая, куда идет и когда будет. От попыток вытащить его в люди отбивался. Мало того — попросил жену экономить! Впервые с тех пор, как она работала в школе и получала учительскую зарплату, слово «экономия» прозвучало в их доме.

— Что, все так плохо? — испугалась Аля.

— Все хорошо, — сказал Антонов голосом Деда Мороза, обещающего детям подарки в следующем году. — Но я хочу, чтобы было еще лучше. Понимаешь?

Ни черта она не понимала, но решила быть хорошей женой. Всю зиму вела себя как декабристка, не просила новую шубу и даже волосы красила дома в ванной.

Компаньон Нарышкин по секрету сообщил ей, что дела фирмы действительно шли хреново, но после их возвращения из Австралии стали налаживаться. Антонов пока молчал, наверное, чтобы не сглазить. Только в апреле он впервые согласился поехать в гости.

Здесь он тоже держался на удивление мирно, почти не пил, не балагурил, не поддразнивал Алю и не приставал к хозяйке. Впрочем, к Ленке Нарышкиной, тощей, смуглой, остроносой, похожей на рыбу-пилу, Лешка никогда не испытывал даже спортивного интереса. Наверное, поэтому он полдня возился с детьми во дворе и обещал после обеда покатать их на снегоходе, если не будут пищать. «Программа идеального мужа все-таки работает или он слишком устал?» — гадала Аля. Приглядываясь к Антонову, она почти забыла о своей непременной обязанности развлекать публику, и день прошел очень скучно.

После обеда Коля и Леша чинно удалились в кабинет. Туда, согласно старинной дворянской традиции, джентльменам должны были подать кофе и сигары. Но Нарышкин с Антоновым не курили, а кофе им пришлось подавать себе самим — Ленка отпустила домработницу и наотрез отказалась прислуживать джентльменам, пусть застрелятся.

— Снегохо-од… — хором заныли Ваня и Юля.

— Потом, потом, — буркнула Лена, выпроваживая их из столовой. — Идите на компьютере поиграйте, нечего.

— Надо гувернантку взять, что ли, чтоб научила хорошим манерам, — брюзгливо пожаловалась она Але. — Совершенно не умеет себя вести. Частное образование — это настоящий разврат. Чем дороже школа, тем больше им там потакают. Не дай бог, ребенок пожалуется дома, что ему в школе плохо, и попросится в другую. Они думают только о своих зарплатах, а наши дети растут, как трава. Мы были в Англии у знакомых — так там ребенок вообще не раскрывает рта, пока ему не позволят. Традиция! Не зря в дворянских семьях всегда жили английские бонны. Наш батюшка говорил, у него есть одна девица, Оксфорд окончила, она учит детей манерам, этикету. Я все собираюсь с ней договориться на пару занятий в неделю. Ты не хочешь? На двоих вышло бы дешевле.

Аля кисло улыбнулась. Юлька была настолько не похожа на английского ребенка, что отдавать ее в лапы какой-то девице из Оксфорда было бы издевательством над всеми сразу. Кроме того, Аля и сама не знала, что бы она делала с девочкой, обученной манерам и этикету.

Вслух она спросила:

— Иван много времени торчит за компьютером?

Нарышкина усмотрела в этом упрек своей материнской ответственности.

— У нас защитный экран, и я строго дозирую время. Но в выходные приходится ему позволять, чтобы не надоедал. А сейчас мужикам надо дать пообщаться, — продолжала Лена, зевая и наливая себе кофе. — У Кольки там какое-то интересное предложение к твоему Антонову. С Америкой связано. Хочешь в Америку поехать?

Аля скорчила рожу и пожала плечами. Она никуда не хотела ехать, ей хватило Австралии на всю оставшуюся жизнь. Но с Ленкой Нарышкиной как с женой старшего компаньона приходилось поддерживать светский разговор на ее любимые темы. Сейчас она скажет, что американцы — тупые обезьяны, и надо успеть сочувственно кивнуть.

— Не навсегда, конечно, что там делать. Американцы — тупые обезьяны. На полгодика, дело наладить. И Юлька твоя английский подучит. Слушай, а чего ты автозагаром не пользуешься? Есть прекрасные средства, как раз для тех, кому нельзя загорать, и недорогие. «Карита», например, или «Клиник». А то ты как ледяная рыба.

Когда они прилетели с Золотого берега, знакомые достали Алю вопросами, почему она такая белая, словно вернулась не из австралийского лета, а с Северного полюса. Лешкина рыжая морда тоже возродилась из пальца довольно бледной, но ему было достаточно пару часов поваляться в плавках на балконе, чтобы стать бронзовым, как памятник самому себе. Аля же отвечала, что австралийские косметологи категорически запретили ей загорать, а они знают, что делают, потому что Зеленый континент занимает первое место в мире по раку кожи (эти обнадеживающие сведения она почерпнула из популярного журнала в самолете).

Ленка Нарышкина версию про врачебный запрет уже слышала. Ее советы насчет автозагара были очевидной подколкой, и Аля не осталась в долгу.

— Вышло из моды, — произнесла она небрежно.

— Что вышло из моды? — насторожилась Ленка.

— Загар. И натуральный, и искусственный. Сейчас самый писк — белая сияющая прозрачная кожа. Как у Снежной королевы. Или у ледяной рыбы.

— Это тебе в Австралии рассказали? — недоверчиво спросила Нарышкина.

«Сейчас скажет: „Что они там в Австралии понимают? Деревня, задворки цивилизации“», — сообразила Аля. И мстительно ответила, повернув к зеркальной двери свое белое, сияющее, прозрачное лицо:

— Нет. Это мне Топчиашвили говорила.

Нату (или Ната) Топчиашвили была одним из самых известных в Москве косметологов. Аля ее видела только издалека, на показах и демонстрациях, но этого никто не узнает, потому что модные косметологи имена своих клиентов держат в тайне. И можно себе представить, что это за клиенты.

Стрела попала в цель. Ленка вся позеленела от злости, и ее узкое лицо, темное от природы, а не от солнца, стало похоже на перезрелое авокадо.

«Есть прекрасные отбеливающие средства, и недорогие», — хотела сказать Аля, но решила не добивать обидчицу. Тем более что про отбеливающие средства она ничего толком не знала. У нее в ванной в баночках из-под «Эсти Лаудер» и «Кларинс» жили рукотворные кремы, мази и бальзамы, которые делала лучшая в мире и никому не известная косметичка Лариса, дай ей бог здоровья и долгих лет жизни нам всем на радость. Ларису Аля получила по наследству от мамы, а та — от своей подруги, которой косметичка приходилась двоюродной теткой.

В начале девяностых Лариса с семьей собралась было уезжать в Америку, но клиентки всполошились (как же мы без вас, Ларочка?), поставили на уши своих мужиков, и те пристроили косметического мужа на хорошую работу в совместное предприятие. Ларочка купила квартиру в новом доме на Ленинском проспекте и продолжала без лишней рекламы и за умеренные деньги колдовать над лицами тех, для кого фраза «пойти к Ларисе» была символом принадлежности к очень узкому, избранному кругу. Аля тоже пользовалась ее услугами, но не делала из этого культа. Отъезд Ларисы в Америку она бы пережила спокойно. Тем более что и ее, как оказалось, приглашают туда же. Были бы соседями.