Рене Баржавель - Дни мира

Через открытые иллюминаторы, защищенные от москитов сеткой, каюта заполнялась запахом цветов, пряностей и кухни плавучей деревни в близком порту, состоящей из множества небольших лодок, тесно прижавшихся друг к другу. Вместе с запахами в каюту влетали смех, песни, крики, музыка. И запах ила. И пение громадных лягушек, населявших притоки. И голоса больших странных ночных птиц, охотившихся за лягушками.

Негромко и равномерно билось надежное сердце судна. Это был работавший на угле механизм, никогда не выключавшийся, чтобы непрерывно снабжать корабль электричеством. Молли ворчала, словно терьер, у которого мастиф отнял любимую косточку.

— Вы сошли с ума! Брать с собой ребенка, чтобы участвовать в охоте на тигров! Вы просто свихнулись! — Это уже не ребенок, Молли… Ой! Не дергай! Осторожнее!.. — Я дернула вас за волосы, и вы вскрикнули!.. А если тигр сожрет его или оторвет ему руку? Наверно, тогда будете кричать громче, чем сейчас! — Глупая! Мы ведь будем на слонах, а вокруг нас охотники с ружьями… Скорее всего, мы даже не увидим тигра… Ты же знаешь, что мне нужно поговорить с принцем Райя!.. — Вы будете разговаривать с ним на слоне? Разговаривать и стрелять из ружья? — Молли! Не прикидывайся дурочкой!.. Я встречусь с ним накануне вечером, во время стоянки… Как это называется? Не могу запомнить эти нелепые названия… — Все это делается только для того, чтобы продолжать войну с Англией!.. Но ведь вы англичанка!.. — Я сражаюсь за Ирландию!.. Ты упрекаешь меня в этом? — К чему все это приведет нас? Мой Ферган погиб! Мистер Шаун погиб! — Они не погибли! — закричала Гризельда. — Тогда где они? Вы можете сказать это мне? Молли сильно дернула за прядку, которую укладывала в этот момент. — Ай! Оставь меня! Иди к себе, ложись спать!.. — Нет, я не пойду спать! Я не хочу спать!.. Мне снятся одни кошмары… Прошлой ночью видела сон, что каменная пирамида королевы Maaв вспыхнула, словно порох, а потом раскололась пополам, и внутри нее находился дьявол с лицом этого проклятого капитана МакМиллана, который повесил Брайана О’Маллагина, умершего совершенно голым, словно свинья, и, конечно, попавшего в ад, где он и будет жариться до конца дней! А капитан держал в руке вилы, размахивал ими и кричал: «Иди ко мне, мой красавчик! Иди скорее!» А вы знаете, кто прибежал к нему? Джонатан, мой ангелочек! А вы, его мать, бежали сзади и кричали: «Скорее, скорее! Мы должны поторопиться!» Вот куда вы ведете своего ребенка! Я прекрасно понимаю, вы хотите, чтобы он отправился в Ирландию сражаться с англичанами. И что мы имеем с тех пор, как заварилась эта каша? Все наши парни, оставшиеся на родине, были расстреляны или повешены, и это было во времена наших дедов и прадедов, и с тех пор мы ни на шаг не приблизились к своей цели… Сколько наших было казнено… А теперь этот кошмар ждет Джонатана, моего малыша, моего ребенка! — Замолчи, Молли! — Конечно, вы всегда можете говорить все что хотите!.. Но я тоже имею право хоть один раз сказать все что думаю!.. Пока с нами был мой Ферган, мой мужчина, он знал, что нужно делать, и я молчала! Но теперь со мной остался малыш Джонатан, и я больше не могу молчать!.. Боже, неужели он тоже очутится в этом аду? Да, это вы родили его, но он всегда был на руках у меня, здесь, возле моего сердца, и я имею право сказать все… Я не хочу, чтобы он отправился на эту проклятую охоту! Я не хочу, чтобы он участвовал в сражениях! Он не должен сражаться ни с тиграми, ни с англичанами, которые хуже тигров! Я не хочу, не хочу!.. Она зарыдала, и ее слезы падали на волосы Гризельды. Гризельда встала, поцеловала Молли, усадила на постель рядом с собой, высушила ее лицо и заговорила с ней тихо, нежно, убедительно.

— Что касается тигров, то здесь нет никакого риска, клянусь тебе, охота для него будет всего лишь развлечением. Кроме того, не будет многих тигров, а всего лишь один старый беззубый тигр… А в Ирландии мы должны продолжать борьбу, ты хорошо знаешь это, моя Молли, мы с тобой и Джонатан тоже, когда станет старше. Сейчас не время останавливаться. Ирландия будет свободной, это последние сражения, Шаун был уверен в этом… — И к чему, мадам, его привели эти мысли вместе с моим бедным Ферганом? Чем закончили эти двое несчастных? А вы никак не можете остановиться, скитаясь по миру с сыном, который никогда не видел своей родины!.. Ах, мадам, если бы вы только захотели… Это так просто!.. Принц такой прекрасный человек!.. И такой богатый!.. Он смог бы выкупить для вас остров… Мы вернулись бы туда… Вместе с Джонатаном… Мы позвали бы туда ваших сестер… Вместе с их детьми… И, может быть, Эми — она наверняка еще жива… К нам вернется и лис Уагу со своим белым хвостом… Мы были бы счастливы, мадам, очень счастливы… Может быть, вернулся бы и Ферган вместе с мсье Шауном… Вы правы, возможно, они и не погибли, не может быть, чтобы они оказались мертвы, не может быть! Она снова заплакала, скорчившись на стуле, закрыв лицо обеими руками. Гризельда молча стояла возле нее, глядя вдаль, и слезы текли по ее щекам. Было слышно, как волны негромко плещутся о корпус судна. Где-то пел ребенок тихим нежным голосом. Может быть, это пела женщина, баюкавшая ребенка. Она вскоре замолчала.

Князь Александр не стал вставать. Конечно, он с удовольствием принял бы участие в охоте на тигра, но одна только мысль, что для этого придется бродить по влажным душным джунглям, вызывала у него отвращение и слабость в коленях. Гризельда пообещала ему, что они уедут из Бангкока после того, как вернется с охоты. Отсутствовать она собиралась не больше недели, поэтому он немедленно начал собираться.

Гризельда, Джонатан и граф В. уехали на повозках из бамбука, в которые были запряжены горбатые буйволы, передвигавшиеся почти с такой же скоростью, как лошади. Их сопровождала кавалькада всадников на лошадях. В последний момент перед отправкой эскорт по приказу принца Райя был увеличен в два или три раза.

Пунктом сбора для охотников был назначен монастырь, размещавшийся в подземных галереях, вырытых в склоне холма из красного песчаника на краю джунглей. Они прибыли в монастырь поздно вечером, и их встретили монахи в желтых одеяниях, с гладко выбритыми головами. На деревьях собралось множество обезьян, взволнованных появлением такого количества гостей. Гризельду с сыном и графа привели в небольшую круглую комнату; ее стены украшали многочисленные небольшие изображения, вырезанные на каменных плитах. На полу, в связи с отсутствием столов, монахи расстелили скатерти и расставили чаши с дымящимся рисом и блюда с фруктами. Масляные лампы, сильно дымившие и наполнявшие помещение запахом прогорклого жира, были расставлены вдоль стен и весьма скудно освещали комнату.

После ужина гостей развели по небольшим комнатам без окон и дверей, вырубленным в толще песчаника. К Гризельде пришел совсем юный монах, что-то пытавшийся объяснить ей на непонятном языке и непрерывно жестикулировавший. Она поняла, что ее куда-то приглашают. Монашек привел ее в громадный зал, высокий свод которого терялся в темноте и казался черным небом. Судя по размерам зала, он должен был занимать чуть ли не все недра холма. В зале возле стены лежала гигантская статуя Будды, вырубленная из песчаника непосредственно на месте. Голова Будды опиралась на согнутую в локте руку; глаза его были закрыты, и казалось, что он спит вечным сном. На то, чтобы пройти от ног спящего до его головы, Гризельде потребовалось около минуты. Вокруг спящего гиганта толпились, словно придворные вокруг властелина, небольшие статуи стоящих или сидящих будд самых разных размеров, казавшиеся лилипутами рядом с Гулливером.