Орхан Кемаль - Мстительная волшебница

Около половины третьего утра Сами почувствовал, что у него уже нет сил стоять. Чтобы отогнать сон, он стукался лбом о станину, щипал веки, кусал руки. Все напрасно. От спертого воздуха голова шла кругом. Сами прислонился к станку и задремал. Вдруг ноги подкосились, и он чуть не свалился на вращающееся со свистом маховое колесо. Сами оглянулся по сторонам — не видел ли кто.

Токарные и фрезерные станки, прессы, кузнечные горны, папаша Ферхад, Шуаип, Даньял, едва мерцающие желтым светом электрические лампочки — всё и все обессилели, подобно Сами. Даже свистки мастеров смолкли.

Сами снова прислонился к станку. Он обвел усталыми покрасневшими глазами цех и тут заметил, что большинство прессов работает вхолостую. Тогда и Сами остановил свой станок и незаметно прошмыгнул в уборную.

Старший мастер, перевязав Хайдару голову, погасил свет, прибавил скорость вентилятору и распахнул окно. Его одолевал сон. Он потер усталые руки, потянулся, зевнул, потом подошел к окну и облокотился на подоконник. Ночь была светлая. Издалека доносилась музыка. Где-то играл патефон. В соседних рабочих кварталах, громоздясь друг на друга, теснились, погруженные в ночную мглу, домишки. Ни один из них не привлек внимания мастера. Он прислушивался к звукам патефона и погружался в грезы. Скоро дыхание его стало ровнее и глубже, затем послышался витиеватый храп… Руки ослабли, ноги обмякли, колени подогнулись, и он тяжело рухнул на пол, сильно ударившись головой о подоконник, но тотчас поднялся, быстро подошел к двери и засвистел что было сил. Тут он заметил, что большинство станков и прессов стоят на холостом ходу. Разозлившись, он хотел было еще раз свистнуть, да вспомнил о мастере Джеляле и направился в ремонтную мастерскую. Мастер Джеляль стоя спал, прислонившись к большим тискам.

У старшего мастера от злости задрожали губы, сузились глаза. Он в бешенстве тряхнул Джеляла за плечи, Джеляль вздрогнул.

— Молодец! — заорал на него старший мастер. — Для этого мы поставили тебя над рабочими? Если ты себя так ведешь, что же рабочие должны делать? Токарные станки работают вхолостую, прессы вхолостую, фрезерные… Киловатты текут зря, как водичка. Рабочие разбежались. Позор! Бессовестные бродяги!

О том, что эти двое не ладили между собой, знали все.

— Не очень-то разоряйся, — огрызнулся мастер Джеляль, придя в себя. — Я не какой-нибудь грошовый рабочий. Я…

— Да кто бы ты ни был! Здесь нужен человек честный.

Джеляль покраснел.

— …Говоришь, здесь нужен честный человек! А я что, не честный? — Его прорвало, и он решил выложить все, что накипело у него на душе за последнее время: Детей мучаете! Правительство закон издало — работать не больше восьми часов, а вы бедных ребятишек заставляете по восемнадцать часов торчать в цехе. И после этого называете себя честными людьми!

Они посмотрели друг на друга ненавидящими глазами.

— Тебя не спрашивают! Ты смотри за тем, что тебе поручено, а в чужие дела не суйся!

— Меня, значит, не спрашивают. Ну что ж, тогда я знаю, что мне делать. Покарай меня Аллах — вот эти усы сбрею, — если завтра же не пойду и не расскажу обо всем в Управлении по охране труда.

Взбешенные, они разошлись.

Джеляль пошел в цех. Действительно, большинство прессов и станков работало вхолостую; даже кузнечные горны потускнели. Мастер растолкал ногами двух мальчишек, спавших за горнами, и направился к уборной. Толкнул одну дверь — кто-то кашлянул.

— Выходи, выходи! — закричал мастер и выругался.

Теснившиеся у кранов ребята, завидев мастера, бросились врассыпную.

Мастер Джеляль толкнул ногой вторую дверь, третью, толкнул четвертую — никто не отозвался. Подождал, снова толкнул. Опять ни звука. Мастер подергал дверь, посмотрел в круглый глазок. В кабине было темно. Присмотрелся — на полу темное пятно, похоже — мальчонка. «Как бы не умер», — подумал мастер и налег на дверь. Дверь приоткрылась, и он протиснулся в кабину, достал карманный фонарик и осветил лежащего на полу. Мальчишка спал, припав щекой к загаженному полу.

Мастер брезгливо поморщился, наклонился к ребенку, повернул его голову к себе. Это был рабочий одиннадцатого пресса, мальчишка Сами. Мастер потряс его за плечо. Сами вздрогнул. Мастер потряс его еще раз, еще и еще. Сами застонал, что-то пробормотал, но в себя не пришел.

Джеляль погасил фонарик, сунул его в задний карман, приподнял мальчика и посадил.

Сами очнулся, увидел мастера. И страх сковал его.

— Ей-богу, мастер, я бессовестный, что… — плакал Сами.

— Замолчи, замолчи. Посмотри, как ты испачкался. Ну перестань, перестань же. Если кто спросит, скажи, что упал. А теперь ступай к станку…

Сами пошел к станку, протирая глаза.

За полчаса мастер обошел все углы и дыры, где ребята могли бы прятаться от начальственного глаза. Он осмотрел упаковочные ящики, угольные бункеры, заглянул за мешки и в углубления прессов. Он будил спящих, отправлял их к станкам. Штрафа Джеляль никому не записал.

Было без десяти три. Мальчишка Нури позвал мастера Джеляля.

— Посмотри-ка, мастер, что с моим станком, — попросил он.

Старший мастер, скрестив руки на груди, стоял у порога своей конторки. Пока Джеляль осматривал болванку, Нури удрал. «Попался мастер», решил Сами. Нет, Сами, Джеляля не так-то просто надуть. Он все видит, но думает: «Ничего… пусть бедняга вздремнет, не подыхать же здесь…»

Воздух раскален. Людей, слабо освещаемых тусклыми электрическими лампочками, казалось, извлекли из бочек с оливковым маслом. Под фрезерными станками — горы металлических стружек.

Утром пожаловал хозяин фабрики — небольшого роста ладный человек. Он вошел в свой кабинет и долго беседовал сначала со старшим мастером, потом с мастером Джелялем. Однако Джелялю о жалобе старшего мастера он ничего не сказал. А когда Джеляль выходил, хозяин протянул ему голубой конверт.

— Ты ведь всю ночь не спал.

Поблагодарив хозяина, Джеляль взял конверт.

— Помирись со старшим мастером, хорошо?

В конверте было двадцать пять лир.

Квартал словно громом поразило известие о том, что Зехра с прядильной повесилась. Мужчины, женщины, дети — все жители нашего двора, дома албанца Нури, лачуг курдов собрались возле дома, где жила Зехра. Трое детей покойной — девочка и два мальчика, мал-мала меньше, — жались перед дверями и плакали так, что было слышно в конце улицы.

Когда прибыли полиция, следователь, прокурор и врач, всех прогнали. Остались лишь ткач Хайдар, курд Керем и я. Полицейские встали у калитки, чтоб не пускать любопытных. Открыли дверь. Зехра висит, качается, прямая как свеча… Сияли… Глаза навыкат… Да простит Аллах нам наши грехи, и я поглядывал на Зехру — чертовски хороша была и плутовата. Да что теперь говорить… Короче — вынули ее из петли, положили на седир — коврик для молитвы, теплая еще. Врач, как водится, принялся за осмотр. Следователь — молодой парень — тут же. Врач составил акт, следователь дал разрешение похоронить и, как положено, приступил к следствию. Мы накрыли Зехру шерстяным покрывалом и вышли во двор.