Мелвин Кроун - Казнь королевы Анны

– Шей что хочешь. Мое дело вручить тебе пряжу… Я спешу, как видишь, даже не гуляю при такой ясной, солнечной погоде!

Девушка обернулась к открытому окну и взглянула задумчиво на Темзу, протекавшую по зеленой равнине, и на Виндзорский парк, сливавшийся с синевой небосклона.

– Встань, Жемми, и взгляни на этот чудесный вид! – произнесла она. – Была ли ты хоть раз на круглой башне? Вид оттуда еще более восхитительный: взору открывается Лондон и все его окрестности!

– Хотя вы восхищаетесь здешними видами, но мне было бы приятнее глядеть на старую колокольню над нашей сельской церковью, на замок вашего благородного покойного отца.

– Я согласна с тобой, – кротко сказала Джейн, не сдержав легкого вздоха. – Мы были бы, конечно, несравненно счастливее, если бы остались там! Мне не нравится двор: он ослепил меня в день приезда своей роскошью, но это впечатление быстро изменилось. Я вовсе не желаю унижать тебя, Жемми, сравнением, но я исполняю здесь роль простой служанки, подобно тебе, с той лишь огромной разницей, что я тебя не мучаю капризами и требованиями, а королева Анна издевается вместе с другими над моей неопытностью и неловкостью. Для того чтобы доставить ей удовольствие, со мной проделывают всевозможные штуки; мне нередко рассказывают разные небылицы и смеются потом над моим легковерием; меня тянут за платье, путают мои волосы. Ты – моя служанка, Жемми, но я тебя люблю, а королева Анна не чувствует ко мне не только привязанности, но даже сострадания. Мне очень тяжело; но, как я ни экономлю, не могу скопить из своего крайне скудного жалованья денег на отъезд в наше родное село!

– Да! – воскликнула Жемми. – Для нас было бы лучше остаться на прежнем месте! Ведь надо мной много глумятся точно так же, как над вами. Придворная челядь не дает мне прохода; отовсюду раздается: «А, вот старая Жемми, вот сельская гадалка! Много ли у вас денег? У вас, поди, отбоя не было от пламенных обожателей, пока еще не выкрошились зубы?» Мне тяжелее, чем вам, сносить эти насмешки! Если ваша застенчивость кажется смешной, всякий по крайней мере скажет, что вы добры и прелестны, как ангел. Ах, как бы мне хотелось возвратиться на родину!

– Неужели ты решишься расстаться со мной? – спросила Джейн Сеймур изменившимся голосом. – Вспомни, что ты единственное существо, на чью преданность я могу положиться!

Джейн едва успела договорить, как за дверью внезапно раздался легкий стук.

Жемми вскочила с пола и пошла открывать раннему посетителю: лицо старой служанки выражало тревогу и любопытство; но она отступила с очевидным испугом, увидев перед собой Кромвеля.

Губы старой служанки прошептали какие-то невнятные слова, но она не могла двинуться с места.

Граф Эссекский, одетый с чрезвычайной пышностью, отвесил старой Жемми почтительный поклон и встал около порога.

Удивленная Джейн приподнялась с места, задаваясь вопросом, что могло заставить этого человека, такого высокопоставленного и такого надменного, о котором говорили при дворе так много хорошего и так много дурного и который до этого почти не замечал ее, посетить их укромное жилище в башне. Яркий румянец окрасил щеки молодой девушки, но, заметив, что Жемми совсем остолбенела, она пошла навстречу грозному посетителю.

– Миледи, – сказал Кромвель с глубочайшей почтительностью, – позвольте мне войти на несколько минут.

– С удовольствием, граф! – ответила взволнованная и дрожащая Джейн, приходя к убеждению, что она совершила какой-то ужасный проступок и посещение Кромвеля вызвано исключительно подобным обстоятельством.

Смутившись еще сильнее, Джейн схватила кресло, обитое старинным, выцветшим дамастом, и пододвинула его графу Эссекскому.

– Миледи! – сказал Кромвель. – Прежде чем я воспользуюсь оказанной мне честью, я прошу позволения вручить вам маленькую шкатулку, которую король посылает вам в дар.

– Король?! – проговорила с изумлением Джейн.

Кромвель подал ей ящичек из черной черепахи с золотыми пластинками и искусно выгравированными гербами дома Сеймуров.

Шкатулочка была обита изнутри фиолетовым бархатом: в ней лежало чудесное жемчужное ожерелье и много других драгоценных вещей.

По губам Джейн Сеймур скользнула недоверчивая улыбка.

– Это чудесное ожерелье будет вдвойне прекрасно, когда вы соблаговолите надеть его, миледи, – проговорил Кромвель.

– Милорд! – сказала Джейн, устремив на него свои великолепные спокойные глаза. – Вы шутите, конечно. Мне ли рядиться в жемчуг и носить драгоценности, равные драгоценностям английской королевы? Да я и не знаю, есть ли даже у нее такое ожерелье.

– Действительно, – отвечал с улыбкой граф Эссекский, – у королевы нет подобной драгоценности. Но если вы не верите, что это ваша собственность, то, будьте так добры, вглядитесь в свои фамильные гербы.

Джейн Сеймур нагнулась и немедленно узнала символические фигуры, которыми так часто любовалась в блаженные дни детства.

В ее памяти ожил образ нежного любимого отца; перед ней промелькнули те светлые минуты, когда она, еще маленькая девочка, сидела у него на коленях, а он, гладя ее густые кудри, рассказывал о кровавых сражениях, в которых участвовал, о своих славных предках и близких родственниках, отдавших жизнь за короля и за родину.

Эти воспоминания о давно прошедшем счастье нахлынули на Джейн, и чудесные глаза ее неотрывно глядели на гербы, украшавшие шкатулку.

– Это наши гербы! – воскликнула она. – Неужели этот ларчик был в самом деле собственностью покойного отца?

– Я этого не знаю, – ответил граф Эссекский, удивляясь простодушию Джейн. – Король, мой повелитель, приказал мне вручить вам этот маленький ларчик, и я поспешил исполнить его распоряжение…

– Но… – перебила Джейн. – Все это очень странно! Король был, вероятно, должен отцу и решил расплатиться этими драгоценностями! Но я во всяком случае хотела бы узнать, имею ли я право считать их своей собственностью? – добавила она с большим воодушевлением.

– Вне всяких сомнений! – ответил ей Кромвель.

– В таком случае, милорд, я счастлива! Жемми, добрая Жемми, иди скорее сюда! – воскликнула она с невыразимой радостью. – Король дал мне возможность проститься со двором и уехать немедленно на нашу родину!

– Проститься со двором? Для чего это, миледи? – воскликнул граф Эссекский с глубоким изумлением.

– О, милорд! – отвечала с увлечением Джейн, забыв совершенно, что она говорит с министром короля. – Я хочу уехать потому, что просто задыхаюсь от тоски в этом противном замке, потому, что живу как раба и узница в этой высокой башне, потому, что мы с Жемми тоскуем о свободе и о нашем селе. Приехав ко двору, я исполнила волю моих родных, так как была совершенно без средств, но теперь, когда я получила возможность устроить свою жизнь по своему желанию, никакие мольбы, никакие угрозы не заставят меня выносить эту скуку! Я отдам королеве это белое платье с серебристым отливом и буду одеваться, как одевалась прежде: этот пышный наряд тяжел и неудобен, этот тесный корсет мешает мне дышать! Будьте же так добры и любезны, милорд, скажите королю, как я ему обязана и как у меня светло на душе!