Мелвин Кроун - Казнь королевы Анны

– Да, твое заключение верно, – проворчал старый граф и снова погрузился в раздумье.

В комнате воцарилось на несколько минут глубокое молчание, но колибри запел, и его восхитительное, мелодичное пение рассеяло тяжелое оцепенение графа.

– Признаюсь тебе, Анна, – обратился он к дочери, – я от души желаю, чтобы эта Екатерина поскорее умерла! Мы не можем упрочить наше положение, пока она жива!

– А моя дочь? – ответила со смущением королева.

– Твоя дочь! – повторил с презрением граф Уилширский. – Что твоя дочь? Ничто! И ты сама виновата, раз не сумела произвести на свет сына!.. Это бы изменило положение дел!

Королева стремительно вскочила с дивана, глаза ее сверкали, а щеки вспыхнули ярким румянцем гнева.

– Я, кажется, не раз выражала желание, чтобы вы меня избавили от подобных упреков! – воскликнула она с живым негодованием.

Но граф не обратил никакого внимания на слова дочери и продолжал все с той же холодной беспощадностью:

– Печальна участь женщины, не имеющей сына, но участь королевы в таком положении несравненно плачевнее!

– Но ведь Елизавета наследует престол?! Этот вопрос решен королем и парламентом?!

– Да уж, вопрос решен: наследник трона в юбке! – воскликнул старый граф с досадой. – А разве ты забыла, что принцесса Мария не уступит без боя свои права на престол? Если король разлюбит тебя и влюбится в другую, то мы все погибнем бесповоротно… имей это в виду!

– Вы любите пугать и тревожить меня, – сказала Анна Болейн. – Что побуждает вас угрожать мне погибелью? Я жена короля и была коронована открыто, перед всеми!

– Так же, как Екатерина! – произнес граф глухим и едва слышным голосом.

– Король меня не бросит, как он бросил ее: моя власть и влияние не только не слабеют, но все увеличиваются, и если можно верить уверениям и клятвам, то Генрих никогда не любил меня так, как любит сейчас.

– Король очень фальшив, ему нельзя верить! – ответил граф Уилширский. – Он начинает стареть… Он становится заметно тучнее… его может внезапно прихлопнуть апоплексия, да и рана на ноге не поддается лечению… Если бы ты родила сына, тогда мы были бы вправе настоять на регентстве…

Граф говорил все это отрывисто, вполголоса, не заботясь о том, доходят ли его слова до слуха королевы. Ненасытное честолюбие этого человека не давало ему ни минуты покоя, и мысль о смерти Генриха и ее последствиях заставляла его дрожать за свое будущее и за свое блестящее положение в жизни.

– Скажите по крайней мере, – обратился он неожиданно к дочери, – удалось ли, по моему совету, найти себе приверженцев в кругу самых могущественных и влиятельных лордов?

– Относительно этого вы можете быть совершенно спокойны: лорды преданы мне! – сказала королева с надменной небрежностью.

Вообще Анна Болейн не задавалась мыслью, чем вызваны льстивые слова и уверения в преданности окружавшей ее блестящей молодежи, и считала их абсолютно искренними; ее самонадеянность была так велика, ей так часто твердили о ее красоте и ее достоинствах, что она слепо верила: любой, не задумываясь, отдаст за нее жизнь, если она потребует этой великой жертвы.

– Ты неосторожна, – продолжал граф Уилширский, – не думаешь о будущем, ты не веришь, что власть может внезапно смениться унижением!

Анна Болейн презрительно пожала плечами в ответ на это замечание.

– Ты никогда не задумываешься о бесчисленных трудностях нашего положения, – продолжал старый граф. – Духовенство настроено против нас: католики твердят, что ты восстановила против них короля и что ты – причина его разрыва с римской церковью. Они видят в тебе не жену, а наложницу; они говорят во всеуслышание, что ты сводишь в могилу законную жену и королеву Англии и что только дочь Екатерины имеет право на престол… а заметь, между лордами и членами парламента очень много католиков! Если король умрет или охладеет к тебе, то увидишь тогда, как все наши враги дерзко поднимут головы и объединятся, чтобы погубить нас всех!

Анна Болейн стремительно вскочила с дивана и отбросила гневно кисть, которую держала в это время в руке.

– Я пришла к убеждению, что вы не в состоянии пользоваться дарами провидения, а стараетесь мучить и себя и меня. Вы и все наши родственники пользуетесь щедротами вашего государя, почестями, богатством… Нам все пока удавалось, мы не знали неудач. Но это не мешает вам вечно быть недовольным и выводить меня каждый день из терпения, так что я все чаще проклинаю минуту, когда сделалась английской королевой!

Анна Болейн замолчала и отошла к окну, чтобы положить конец наставлениям графа.

Почти в ту же минуту в комнату вошел стройный молодой человек – ловкий, статный, высокий, с открытым и красивым лицом; он был одет богато, но вместе с тем изысканно.

– Здравствуй, Анна! – сказал он, подходя к королеве, продолжавшей стоять спиной к графу Уилширскому. – Ну как ты себя чувствуешь?

– Спроси лучше об этом у нашего отца, – ответила она, не меняя позы. – Пусть он скажет тебе, что заставляет его мучить меня.

Джордж Рочфорд подошел еще ближе к сестре и схватил ее за руку.

– Тебя опять рассердили, моя бедная Анна! – произнес он с улыбкой.

– Оставь меня в покое! – сказала королева, оттолкнув руку брата.

– Она дуется и капризничает, как ребенок! – проворчал граф Уилширский, мрачно сдвинув брови и делая сыну знак сесть около него.

Когда молодой граф сел с ним рядом, королева внезапно отошла от окна и подошла к отцу легкой, быстрой походкой: глаза ее сверкали, щеки горели.

– Ты сердита сегодня, как видно, не на шутку, – заметил Рочфорд, – но тебе тем не менее придется меня выслушать, и выслушать внимательно.

– Что ж, говори! Я слушаю! – сказала королева, надув сердито губки. – Вы все привыкли распоряжаться мной!

– Ты узнал, вероятно, о каких-нибудь новых интригах наших тайных врагов! – воскликнул старый граф, изменившись в лице.

– Да, вы не ошибаетесь! Отныне мы должны считать графа Эссекского бессовестным предателем! На свете еще не было такого негодяя, как милорд Кромвель! На днях в Дургеме был по его приказанию упразднен монастырь; бедных монахинь выгнали на улицу, а двух из них отправили в городскую больницу; народ шел за носилками умиравших страдалиц, призывая гнев правосудного Бога на королеву Анну! Все говорили с негодованием, что монастырские доходы и имущество отнимают из-за нашей расточительности, нашей страсти к роскоши и блистательным празднествам! Человек, совершивший наглый грабеж беззащитной обители, креатура Кромвеля, всеми силами старался поддержать это мнение. Когда несколько выборных от дургемского общества обратились к нему с просьбой пощадить беспомощных монахинь, он ответил им, что милорд граф Эссекский душевно опечален горькой необходимостью прибегать к таким мерам, но безумная расточительность молодой королевы вынуждает его поступать таким образом. Вот как готовит он нашу гибель! – воскликнул граф Рочфорд с негодованием. – Вот какими проделками нас хотят унизить во мнении народа! А между тем вы знаете, – обратился он к отцу, – что Анна отдает половину того, что получает, на нужды бедных жителей Лондона!