Альбер Камю - Бунтующий человек. Падение. Изгнание и царство. Записные книжки (1951—1959)

Ужин с Б.М. К нам присоединяется А.К. Над городом нависает гроза – и никак не разражается.

29 июля.

Утром неотступные мысли об Алжире. Слишком поздно, слишком поздно… Моя земля потеряна, и я больше ничего не стою.

30 июля.

Одинокий день. Бесформенная работа. Вечером у Набокова, Нараян [222] Нараян, Джаяпракаш (1902–1979) – политический деятель Индии. , будущий преемником Ганди, объясняет нам, что такое деревенское и аграрное социалистическое движение в Индии (Виноба). Я восхищаюсь на расстоянии. По возращении, проходя перед Эглоном, на световой рекламе вижу имя А.М. Вхожу. Я был счастлив с ней одиннадцать лет назад. Теперь она замужем за стюардом «Эр-Франс» и ездит с ним на рыбалку. И каждый вечер поет.

31 июля.

А.М. зашла ко мне на полчаса во второй половине дня. При дневном свете стали заметны отпечатки одиннадцати лет. Ей было 22 года, значит сейчас ей 33. Но мы много смеялись вместе.

1 августа .

Обед у Барро в Шамбурси. Небо все время черное от бесконечных гроз. Б. снова предлагает совместное творчество в духе Данченко – Станиславский. Во второй половине дня Колин Уилсон [223] Уилсон, Колин (1931–2013) – английский писатель, создал в 1956 г. роман «Посторонний» (The Outsider), название которого перекликается с названием знаменитого романа А. Камю. – младенец, по-видимому Европа завоевала теперь и Англию. «Сегодня надо привлечь к вере в» [… неразб.], – я это прекрасно знаю. У меня та же вера, она никогда меня и не покидала. Но я выбрал путь своей эпохи со всеми ее горестями, чтобы не обманывать и чтобы утверждать свои идеи, пройдя через страдание и отрицание, так, как я это, впрочем, всегда и ощущал. Теперь я должен перейти к преображению: мне становится страшно перед ненаписанной книгой, я чувствую себя связанным. Может быть, мое поколение полностью исчерпало себя в живописании некоей тоски, и мы разучились говорить о нашей настоящей вере. Возможно, мы лишь готовим путь для мальчиков, идущих нам на смену. Об этом я и говорил К.У., и «если у меня не получится, я, в лучшем случае, оказался бы интересным свидетелем. Если у меня получится, я стал бы творцом».

Вечером я ужинаю с А.Е. и Карин, потом мы гуляем по Монмартру уже только вдвоем с Карин. Ночные сады омыты под луной, но темны. Карин 18 лет. Ее родители развелись. Она, не знаю почему, уехала из Швеции и зарабатывала на жизнь, работая моделью у одного второразрядного кутюрье, который эксплуатировал ее беспощадно. Тридцать пять тысяч франков за семичасовой рабочий день. Я всегда восхищался храбростью этих девушек середины века. В ее слегка мальчишеской красоте было что-то неторопливое, словно не от мира сего. Возвращение. Ее естественность. Она быстро подставила свой свежий рот, потом ушла, четкая и сдержанная.

2 августа.

Заставляю себя писать этот дневник, но чувствую сильнейшее отвращение. Теперь я знаю, почему никогда не вел настоящего дневника: для меня жизнь – это всегда тайна. Тайна отношений с другими (что всегда так расстраивало N.) и тайна по отношению к себе самому: я не должен раскрывать ее словами. Тайна – глухая и не подвластная словам, этим-то она и ценна для меня. И если я все же заставляю себя писать дневник, то лишь потому, что панически боюсь недостаточности своей памяти. Но я не уверен, что смогу продолжать. Впрочем, я все равно забываю многое записывать. И не говорю ничего из того, что думаю. Например, мои долгие думы о К.

Суббота, 2 августа.

Вечером встречаю М. на вокзале, она будет до вечера воскресенья. Усталая и чужая. К вечеру она воскресает, и я счастлив.

Понедельник, 4 августа.

Обед с М. Во второй половине дня Доктор N. Он считает, что чувство долга, которое я испытываю, заботясь о здоровье N., заставляет меня жить «в стеклянном шаре». Его рецепт: свобода и эгоизм. Замечательная рекомендация, скажу я вам. И не такая простая для исполнения. Вечером К.

Вторник, 5 августа.

Во второй половине дня М. Долгий разговор. Мало кто зашел так далеко, как она в принятии жизни. 6 августа. Вечером вышли с Мишелем, Анн и г-ном Дансом. 7 августа. Снова ощущение, что М. отдаляется. Самое обжигающее существо, какое я знал, – на самом деле самое целомудренное. Ужин с Брисом Пареном у него дома, вместе с русской сиделкой и ее девятилетней дочерью. Как все религиозные умы, Б.П. пытается оправдать все несчастья необходимостью искупления. Я сказал ему, что в лучшем случае мы достигнем всего наихудшего, что было в диалектике. Он знает. Он думает над этим.

Пятница, 8 августа.

Одинокий день, как и почти все предыдущие. Пытаюсь организовать свою работу. Дождь идет уже 2 дня. Письмо от N.: «стандартные и бесформенные разговоры» (по телефону). Она горячая, свободная, правдивая.

Воскресенье, 10 августа.

Заболел. Воскресенье. 10. Понедельник 11. «Веревка». Ложусь в постель и засыпаю с ужасной головной болью. Дурная ночь. Днем из Марселя позвонила Ми; она в страхе и панике мечется из города в город. Советую ей вернуться в Париж.

Вторник, 12 августа.

Утром ко мне приходит К. [224] Во французском оригинале «C.». . Среда 13 августа. Обед с Шаром. Мы много смеемся. Во второй половине дня Ивернель [225] Ивернель, Даниэль (1920–1999) – французский актер театра и кино, играл в 1955 г. в инсценировке А. Камю «Интересный случай» – по пьесе Д. Буццати. . Вечером ужин в гольф-клубе с М.Г., Анной и Р.Г. [226] Во французском оригинале – M.G., R.G. . Вечер в полях для гольфа. Четверг 14 августа. Телефонный разговор с Ивернелем. Он читал ночью мою инсценировку «Бесов» и не мог оторваться. Он согласился на роль Шатова. Вечером ужин с Р. Он физически не меняется уже 20 лет. Но с тех пор, как у него обнаружилась нервная болезнь, что-то сломалось. Кажется, что он живет автоматически. Мы встречаем К. От ее естественности перехватывает дыхание (сразу подает руку, потом «заходите» – «нет» – «отчего же?» – «у меня встреча»), она беспрестанно что-то ест.

15, 16, 17 августа.

Все это время со второго числа было пустым. Невозможно писать, пока не обретешь снова вкус к жизни и энергию. И сердечное здоровье, которое в данный момент по меньшей мере трагично. Закончил читать «Живаго» с чувством какой-то нежности к автору. Неправда, что эта книга продолжает художественную традицию русской литературы XIX века. Она сделана гораздо менее умело, но это, впрочем, соответствует современной фактуре – длинные зарисовки отдельных мгновений. Но главная ее заслуга в другом: она воскрешает русское сердце, разбитое сорока годами лозунгов и бесчеловечной жестокости. «Живаго» – книга о любви. О любви, охватывающей сразу все сущее. Доктор любит жену, и Лару, и других тоже, и Россию. И умирает потому, что разлучен с женой, с Ларой, с Россией и всем остальным.