Альбер Камю - Бунтующий человек. Падение. Изгнание и царство. Записные книжки (1951—1959)

19 октября.

Непрекращающийся свет. Я стою в пустом доме, без единого предмета мебели, и долгими часами смотрю, как в комнаты залетают гонимые неистовым ветром мертвые красные листья девственного виноградника. Мистраль.

27 октября.

Возращение в Париж. В ночи обнадеживающие голоса, объявляющие названия станций. Станция «Насьон».

Не жаловаться. Не пользоваться тем, что ты есть, ни тем, что ты сделал. Если ты даешь, считай, что это уже было получено.

5 ноября.

Письмо от мужа Э.Б., в котором он сообщает, что его жена хочет покончить с жизнью, и просит меня вмешается. И я, так легко и часто – так глупо – чувствовавший ответственность за других людей, на этот раз ничего не ощущаю. Напротив, такое впечатление, что это настоящая засада. Впрочем, надо вмешаться.

7 ноября.

45 лет. Как я и хотел, день одиночества и размышлений. Прямо сейчас – начать отрешение, которое должно быть завершено к пятидесяти. В тот день я буду царствовать.

Демократия – не закон большинства, но защита меньшинства.

22 ноября.

Обед с Шаром и Сен-Жон Персом. Острова. Во второй половине дня Уолдо Фрэнк в печальной комнате.

Декабрь.

Репетиции «Бесов».

Кюни [230] Кюни, Ален (1908–1994) – французский актер кино и театра. , с которым мы одного возраста, кажется, слишком стар, чтобы играть Ставрогина.

М.: Изменим роли, вот и все.

Л.: Да, но женщины будут бежать от нас, и мы умрем.

Ми. Ее чудесный аппетит.

3 марта.

Бьюсь, как рыба, запутавшаяся в сетях.

17 марта.

Смерть Пауля Оэттли [231] Оэттли, Пауль (1890–1959) – французский актер кино и театра, дальний родственник А. Камю. Участвовал во многих театральных постановках А. Камю. в 69 лет. На следующий день кончает с жизнью его старая мать (93 года).

Болезнь Катрин. Я отменяю свой отъезд на юг Франции. На сердце тяжело.

20 марта.

Маму оперировали. Телеграмма Л. дошла до меня в субботу утром. На следующую ночь самолет, отправление в три часа. В Алжире семь. Знакомое ощущение, когда подлетаешь к Мезон-Бланш: моя земля. Но при этом серое небо, сладкий и пористый воздух. Останавливаюсь в клинике, расположенной на возвышенной части Алжира.

В чистейшей палате – белые и голые стены: ничего. Носовой платок и маленькая расческа. На простынях ее узловатые пальцы. Снаружи – восхитительный пейзаж, спускающийся к заливу. Но ей больно от света и пространства. Она хочет, чтобы в комнате был полумрак.

Она говорит о Филиппе, с которым недавно обручилась Поль: «У него хороший отец, хорошая мать, хорошая сестра. Это люди старой закалки. А он отслужил в армии. Он увидел Поль на нефтеперерабатывающем заводе (скрещивает два указательных пальца). Тем лучше».

«Потом, когда я буду дома, доктор даст мне что-нибудь для восстановления». Она говорит: «Спасибо, господин доктор». Она не может ничего: она не умеет читать, не может шить и вышивать из-за пальцев, и слушать, потому что глуха. Время течет, тяжело, медленно…

У нее исчезли губы. Но ее нос – такой тонкий, такой прямой, большой благородный лоб, черные и блестящие глаза под гладкой костяной аркой.

Она страдает молча. Она подчиняется . Вокруг нее сидит семья – тяжело, безмолвно, и ждет… Брат Жозеф, моложе ее на несколько лет, тоже ждет – словно ждет своей очереди – смиренно и печально.

23 марта .

Плохая ночь. Утром над заливом и холмами идет дождь. Глицинии: они заполнили мою молодость своим ароматом, своей таинственной и богатой страстью… Снова и неустанно. В моей жизни они были более живыми и настоящими, чем многие из людей… кроме того человека, который страдает рядом со мной и молчание которого не переставало говорить со мной половину моей жизни.

Всякую минеральную воду она называет «Виши».

Плоть, бедная плоть, ничтожная, грязная, падшая, оскорбляемая. Святая плоть.

Леопольд [Ф… неразб.] о Ницше: «согласие с жизнью, к которому привел союз между терпением и бунтом, есть вершина великого полудня жизни».

У нее всю жизнь была странная привычка сопровождать свою фамилию приставкой «вдова», и даже сегодня именно так и записано в ее больничных бумагах.

Она прожила в неведении о стольких вещах, кроме страдания и терпения, и сегодня продолжает испытывать физические страдания с такой же кротостью…

Люди, которых не затронула никакая техника, – ни газеты, ни радио. Они были такими сто лет назад и совсем не изменились в окружающем обществе.

Можно подумать, я осуждаю свою кровь. Нет? А! Ну, хорошо.

Запах шприцев. Холм покрыт акантами, тростником, кипарисами, соснами, пальмами, апельсиновыми деревьями, мушмулой и глициниями.

29 марта.

Возвращение в Париж.

Софокл танцевал и хорошо играл в мяч.

«Detras de la cruz esta el demonio» [232] «За крестом стоит демон» ( исп. ). .

Уничтожить в моей жизни все, что не относится к этой бедности. Разориться .

Пастернак о Скрябине [233] Камю цитирует по изданию Pasternak B. Essai d’autobiographie. P., 1958, в котором был помещен перевод «Охранной грамоты», откуда и заимствованы данные цитаты. : «Это испытано каждым. Всем нам являлась традиция, всем обещала лицо, всем, по-разному, свое обещанье сдержала».

Там же . «…Самое ясное, запоминающееся и важное в искусстве есть его возникновение, и лучшие произведения мира, повествуя о наиразличнейшем, на самом деле рассказывают о своем рожденьи».