Патрик Гейл - Место, названное зимой

Как все любители писать письма, она получала множество ответов. Она читала их за завтраком, методично открывая каждый конверт ножом, ещё не вымазанным в масле, и через час или два после завтрака возвращалась за свой маленький столик, чтобы ответить, пока мысли ещё свежи.

Он тоже писал письма, но только одному Джеку. Братьям редко удавалось выдать хотя бы по письму в неделю. Поэтому обычно горничная клала с той стороны обеденного стола, где сидел Гарри, только газету.

В то утро Винни спустилась вниз раньше него, чему он удивился, потому что ночью им не удалось выспаться ввиду нежелания ребёнка, разбуженного зубной болью, снова уснуть, и Гарри счёл, что она захочет провести лишний час в постели и, может быть, даже попросит принести завтрак туда.

– Доброе утро, милая, – сказал он и поцеловал руку, которую она протянула ему, читая письмо Патти из Льежа.

Вверху стопки лежало письма, предназначенное Гарри и подписанное незнакомым почерком. Он открыл его, когда горничная внесла копчёную лососину и тосты. Письмо было от брата Винни, Фрэнка Бескровного, как за глаза окрестил его Джек, что стало причиной ссоры с Джорджи, вопреки всему, очень высоко ценившей умственные способности брата. Фрэнк писал на казённой бумаге, содержание было настолько же поразительно, насколько немногословно.

Я должен обсудить с тобой неотложный вопрос. Я приеду в Херн-Бэй сегодня утром, чуть после одиннадцати. Винифред, пожалуйста, ни слова. Сразу же после этого я вернусь в город.

Гарри засунул письмо под газету, но Винифред уже разглядела почерк.

– У Фрэнка всё в порядке? – спросила она.

– Ну, ты же знаешь Фрэнка. Он никогда не скажет. Так, скучный вопрос по поводу денег.

Облегчение, которое испытала Винифред, вырвавшись из дома, где бо´льшая часть напряжённых вопросов, беспокоивших всех, но никогда не обсуждавшихся, касалась денег, и оказавшись там, где эти вопросы попросту никогда не поднимались, было ещё слишком сильно, поэтому он знал, что легко сможет отвлечь её от этой темы. Она сказала только «Угу» и взяла ещё кусочек тоста, которым очаровательно прикрыла неглубокий зевок. Увидев, что Гарри заметил это движение, она посмотрела на него, от удовольствия прищурив глаза.

– Бедняжка, – сказал он, – ну и ночка же выдалась.

– Это я виновата, – сказала она. – Надо было отправить к ней няню – в конце концов, для этого они и нужны, – но, когда я просыпаюсь и слышу её плач, я уже ничего не могу с собой поделать. Няня сегодня отправится с ней на отличную утомительную прогулку по побережью.

Винифред всегда хотела жить у моря, что было удобнее и намного дешевле, чем поселиться в центре города. После нескольких визитов туда, куда советовали то сёстры, то мать, они сняли дом в Херн-Бэй. Затем началась настоящая вакханалия покупок. Вопрос денег никогда не обсуждался, но Гарри он никогда и не беспокоил так, как теперь, когда они с удивительной быстротой уплывали у него из рук.

Они поженились в Туикенеме; венчал их тот пастор, с которым Гарри познакомился на первом из множества семейных обедов. Винни настояла, что сама сошьёт свадебное платье – оказалось, что она обладает большим талантом и вкусом по этой части и бо´льшую часть собственных нарядов и нарядов сестёр сшила сама.

Медовый месяц прошёл в Венеции, где они прилежно изучали путеводитель и за три недели увидели больше соборов и картин, чем оба видели за всю свою жизнь до этого. Много времени они проводили и на одном месте, потому что Винни была старательной акварелисткой. Их окружала такая нелепая, экзотическая красота, такие очаровательные, не скрывавшие своей чувственности местные жители, что, по праву, здесь было идеальное место для праздника любви.

Но с той самой минуты, как родственники Винни шумно проводили их на поезд, отправлявшийся от Виктории, а Джек пробежал мимо окон, выкрикивая бесцеремонные пожелания, и они остались наконец совершенно одни, между ними нависло напряжение. Когда Гарри тянулся к ней, она принимала его поцелуи покорно, но так равнодушно, что он утратил всякую решимость, сочтя, что ей это неприятно. Он боялся вновь увидеть её несчастной и ещё больше боялся стать тому причиной.

На свежем воздухе, на площадях, на мостах, в извилистых переулках, она брала его под руку или даже за руку. Положила голову ему на плечо, когда их фотографировали в окружении голубей на площади Святого Марка. Всё это, казалось, ей нравилось; но стоило им остаться наедине, на неё словно находила чёрная туча, и Гарри смутно чувствовал свою вину.

Потом выдался особенно хороший день, первый, когда они решили обойтись без экскурсий. Ветер стих, было слишком знойно, чтобы гулять, и целый день они провели возле своей гостиницы в Лидо, купались, читали, наблюдали за парочками, тихо разговаривали ни о чём и лакомились угощениями, которые им приносил отечески добродушный официант. Она выпила чуть больше привычного бокала вина за ужином и неожиданно решила выговориться.

В двух словах, она была влюблена в другого, некоего Тома Уайтакра. Он был школьным приятелем Роберта и Фрэнка, поэтому много времени проводил у них дома и, взрослея вместе с ней, стал для неё тоже чуть ли не братом. Но не совсем. Выйти за него ей не разрешили. Братья сочли, что он недостаточно хорош. Доход ему приносил универсальный магазин, носивший его имя, что слишком явно указывало на его род занятий.

– Но ведь и мне приносит доход торговля, – удивился Гарри, с трудом веря, что они обсуждают эту тему в обеденном зале гостиницы, пока люди справа и слева от них болтают и смеются. – Чем омнибусы лучше универсального магазина? Я думал, это ещё хуже.

Оказалось, разница существенная, потому что отец Гарри умер и потому что омнибусы, в отличие от магазина, не носят его имени. Кроме того, впоследствии она поняла, что позорное пятно на деньгах Тома стало лишь предлогом – настоящей противницей брака выступила её мать, которая, хотя и рада была видеть Тома Уайтакра сидящим на диване в гостиной, замечала в нём достаточно склонностей , от которых его спасали её сыновья, чтобы понять, что он слишком напоминает её покойного мужа – домашний тиран и, возможно, так же волочится за каждой юбкой.

– А теперь я всё испортила, признавшись тебе, – сказала Винни, едва не смеясь от облегчения, что наконец сбросила камень с души. – Можешь отправить меня домой завтра же, первым утренним поездом, и быть благодарным за потраченное время.

– Выходит, ты совсем меня не любишь? – спросил он, когда официант принёс им по маленькому щербету в кожуре лимона.

– Что ты! – воскликнула она, явно поражённая. – Я очень тебя люблю. Просто я… я любила его до тебя и, ну… иначе.

– Больше?