Фернандо Намора - Огонь в темной ночи

— Садитесь, — пригласил Нобрега с улыбкой.

— Нет. Дайте мне сперва убедиться, что я не сплю.

— Почему?

Зе Мария взглянул на открывающийся из окна залитый солнцем пейзаж и ответил:

— Здесь очень хорошо.

— Прекрасный комплимент.

Зе Мария пристально разглядывал работы хозяина, не задавая вопросов, хотя и чувствовал, с каким нетерпением следит Нобрега за его реакцией, и наконец, все продолжая молчать, сел. И тогда, словно бросая вызов, маски настойчиво полезли ему в глаза.

— Как давно вы тут живете? Мне пришлось расспрашивать каждого встречного, пока я не открыл вашего убежища.

Нобрега сделал уклончивый жест и вместо ответа спросил:

— Вам нравятся мои работы?

— Конечно, нравятся. — Но Зе Марию не привлекал разговор о скульптуре. — Знаете, Карлос, в вашем жилище много от кинематографа. Оно непохоже на простой, всамделишный дом. Мне приходят на память капризы миллионеров, которые строят соломенные хижины, на первый взгляд без всяких удобств, зато внутри там множество подушек и ящики с виски. Они подражают беднякам, высмеивая их.

— Мой случай как раз обратный тому, что вы только что описали. Я подражаю богатым, высмеивая их. У меня хижина действительно хижина, я набрел на нее, когда однажды явился сюда после того, как меня выселили из пансиона за долги; мало-помалу с помощью соседей, которым я в благодарность дарил глиняные куклы и рисунки, я придал ей вид эксцентричного ателье художника. Судя по вашему изумлению, можно считать, что подделка удалась. Но заметьте, Зе Мария, каждый художник — это целый мир притворства. Вы со мной поужинаете?

— Не возражаю.

Зе Мария испытывал радостное чувство. Обстановка в доме Нобреги напомнила ему первые годы отрочества, когда его мятежные мечты проявлялись в простейшей форме ни к чему не обязывающего нонконформизма. Здесь царило гордое презрение к честолюбию. Это была изысканная бедность, и подражать ей никто бы не смог. Зе Мария почувствовал себя так далеко от всего, чем жил до сих пор, что ощущение это вселило в него бодрость. Пока он разглядывал гравюры, где были изображены прекрасные тела, Нобрега готовил ужин.

— Извините, что наша трапеза будет скромной, да и время неподходящее. Но у меня нет электричества. Вчера еще оставалась свечка, да я сжег ее ночью, дочитывая книгу. Поэтому нужно успеть поужинать до наступления темноты.

Как эти слова, даже если они специально были предназначены, чтобы поразить, очаровывали Зе Марию! Сколько в них было презрения к буржуазным условностям и этикету!

— Где вы берете модели для своих работ?

— Это действительно проблема. Иногда среди соседских детей или странствующих торговцев. Только они, как правило, вызывают у меня отвращение. Язык не поворачивается сказать им, что не мешало бы помыться, прежде чем приходить ко мне. Я пользуюсь также эстампами, которые вы разглядываете с таким интересом.

— Превосходные тела.

— О да! Физически совершенный человек — редкостное явление.

— Когда меня одолеет хандра, я приду к вам. Предлагаю себя в качестве натурщика.

— Отлично! — обрадовался скульптор. — Отлично! Я очень хотел бы отпраздновать это событие бокалом шампанского.

— Давайте представим себе его мысленно. Это будет почти то же самое. Впрочем, воображение подсказывает мне тут у вас всякие чудеса.

Утратив всю свою медлительность и манерность, Нобрега суетился по комнате; он принес гитару и предложил:

— После ужина выйдем на улицу, чтобы насладиться сумерками. Что-нибудь сыграем, споем баллады. Мы будем счастливы. Вы любите яйца и жареную рыбу? Это все, что я могу вам сегодня предложить.

— Люблю. Только не забывайте, что у меня всегда волчий аппетит.

Жизнь могла быть хорошей. Состоящей из простых и обычных вещей. А остальное — уже дело фантазии: сидящие на ветвях попугаи, необитаемый остров, к которому прибило плот.

Целую неделю воспоминания об этом вечере служили ему противоядием от всех проблем. Они были поддержкой, ведь Зе Мария знал, что в любое время может снова пойти к Нобреге. Он больше не думал о том, что Карлос Нобрега голодал и вынужден был, чтобы не умереть от истощения, поступить на работу и что через несколько лет, состарившись, он превратится в такого же бедняка, как жители соседних бараков, и у него не будет больше возможности скрывать нищету капризами прихотливого воображения художника. И что в отречении Нобреги от буржуазного образа жизни нет ни героизма, ни величия, ни борьбы, и его протест — всего-навсего бегство слабовольного человека.

Вскоре Зе Мария снова увиделся с Эдуардой, на этот раз при выходе с факультета. Она оказалась там «случайно». Никто из них и словом не обмолвился о несостоявшейся встрече, на которую он так невежливо не явился. Они побродили немного, выбирая наименее оживленные улицы, и, когда стемнело, Зе Мария начал подыскивать предлог, чтобы распрощаться.

Погода в городе все время менялась: сказывались близость гор и повышенная влажность атмосферы, насыщенной поднимающимися от реки испарениями. Поэтому, даже когда до зимы было еще далеко, облака с наступлением сумерек оседали по склонам холма, точно вероломно готовили ловушку, и опускались над долинами, превращаясь в туман. За ночь этот полог простирался по всему берегу реки в поисках самых высоких деревьев и фонарей; окутанные туманом фонари казались тусклыми мерцающими огоньками и придавали городу загадочный вид. Выходя из кинотеатров, люди поднимали воротники пальто и спешили поскорее добраться до дома.

Зе Мария закурил сигарету и от дыма и влажного воздуха закашлялся. Почувствовав, что глаза Эдуарды властно и настойчиво ищут его взгляда, он нарочно затянул приступ кашля, чтобы собраться с мыслями и дать ей отпор.

Эдуарда каждую минуту ожидала, что он может встать и уйти. Они поужинали в ресторане на другом берегу реки, сходили в кино, и теперь ей уже нечем было удержать его. Призрачная, туманная ночь сделает совсем нереальными эти проведенные вместе часы.

Зе Мария беспомощно огляделся по сторонам, он колебался. Чем все это кончится? Близость с Эдуардой, недоступной, недавно совсем еще незнакомой девушкой, явилась бы для бедного студента приключением, и по мере того, как развивались их отношения, он испытывал все больший и больший страх. Ему начинало казаться, что Эдуарда подметила его нерешительность и что она скоро возьмет инициативу в свои руки, а потом прогонит его в любой момент, как только ее прихоть будет удовлетворена.

Девушка взяла его под руку и снова повела по таинственным улицам. Туман преграждал им путь, скрывая, поглощая их, но, когда они очутились в верхней части города, небо там было чистым. Туман остался на середине холма.