Фернандо Намора - Огонь в темной ночи

Теперь поэт заподозрил какую-то насмешку и, искоса оценивая студента, спросил его с чрезмерной наивностью:

— Вам нравится?

Француз тотчас вмешался:

— Я давно наблюдаю за португальскими писателями. Мне показалось, что они на каждом шагу просят извинения за то, что пишут, за то, что изображают, за свои собственные победы. Любая победа, даже если внешне она наполняет их гордостью, служит всегда причиной для беспокойства. Что это за робость? Что это за страх?

— Любой португалец — провинциал. И наши писатели провинциально скромны… — иронически заключил Жулио.

— Скромность!.. — продолжал иностранец, одновременно отодвигая от себя тарелку. — Что это? Мне хочется вспомнить сейчас нашего прекрасного Ларошфуко [32] Франсуа де Ларошфуко (1613–1680) — французский писатель-моралист. : Убегают от похвалы не из-за скромности, а для того, чтобы похвалили два раза. А разве Монтень [33] Мишель де Монтень (1533–1593) — французский философ периода Возрождения. не осуждал тех, кто гордится тем, что презирает славу?

— Прекрасно! — поддержал его Тадеу.

— Потрясающе! — заключил, со своей стороны, поэт Аугусто Гарсия. — Я пока не думал об этом. Однако, видя такое одобрение со стороны нашего друга Тадеу, мне остается согласиться с ним.

Поэт Тадеу поднялся со стула. Он сжал кулаки, силясь сдержать гнев, но все же он не смог преодолеть свою злобу:

— Вы ненавистный старик. Старик! Я еще приду помочиться на вашу могилу.

— Ну-ну. От собачьей мочи даже трава не растет!..

С приближением экзаменов город изменился: стал молчаливым, жизнь в нем замерла. Повсюду царила атмосфера ожидания. В садах, в тенистых уголках — всюду были студенты, казавшиеся с каждым днем все более беспокойными и серьезными, заучивавшие наизусть наспех объемистые фолианты, которые, казалось, не имели конца, а в кафе или за столами пансионов занятия продолжались. Те, кто был равнодушен к сдаче экзаменов и старался продолжать праздную жизнь, оказывались одинокими и в конце концов, не зная, чем заполнить внезапное одиночество, открывали книгу и решались попытать счастья. Учили везде, и каждый стремился изобрести самый эффективный метод борьбы с недостатком времени, с усталостью и заботами, отвлекавшими их от работы. Белый муравей натягивал на окне влажную простыню, служившую освежающим занавесом, с тем чтобы в комнату не проникали лучи солнца. Однако поздно пробудившееся желание заниматься, которое было скорее показным, чем полезным, не мешало ему оставаться верным сиесте и ночным кутежам в доме соседки-портнихи, ставшей в последнее время весьма популярной. Сеабра изобрел еще более искусный способ: он погружал ноги на несколько часов в таз с холодной водой, утверждая, что это повышает умственные способности, понизившиеся из-за жары и усталости. Жулио почти не изменил своим привычкам, хотя в конечном итоге всеобщее настроение овладело и им. Он стал угрюмым и раздражительным. Мариане удавалось иногда уговорить его позаниматься вместе под тенью пышных лип Ботанического сада, где постоянно встречалось несколько групп студентов.

В аудиториях посещаемость падала, так как в настоящий момент полезнее и неотложнее были индивидуальные занятия. С другой стороны, в эти душные дни лекций, уже сами по себе неинтересные, становились отвратительными. На некоторых обязательных лекциях студенты оставляли окна открытыми, и при первом удобном случае несколько человек, заранее выбранных по общему согласию, прыгали на улицу. Между преподавателями и студентами существовало своего рода обязательство, выполнявшееся путем взаимных и молчаливых уступок. Для педагогов и учащихся экзамен был не концом их общения, в котором процветало бы взаимное уважение и доверие, а судом, в котором противостояли недоверчивый судья и подсудимый.

Первый студент из пансиона сеньора Лусио, пришедший на экзамен, рассматривался жертвой заговора. Рассказывая позже своим товарищам по кафе свою одиссею, он особо подчеркивал, что в этот день он слопал добрую порцию трески с картофелем.

— Сейчас никто не ест треску с картошкой за час до экзамена по анатомии! Меня осмеяли.

Он неосмотрительно, из простого любопытства пошел посмотреть на своих коллег в секционный зал; предварительно он хорошо пообедал, совершенно не подозревая, что не менее двадцати студентов в последний момент отказались сдавать экзамен. Когда педель, просматривая список учащихся, добрался до его фамилии, удрученный студент думал только о своем переполненном желудке и о том, что через несколько минут должен будет вдыхать запах и рассекать мертвое тело, переваривая одновременно съеденное за обедом.

— И это привело к ошибкам?

— Я толком так и не понял. Дело в том, что неприятный запах, который я ощущал во рту, мог исходить и от трески…

Однако наибольшую сенсацию произвел в студенческой среде известный в кругах городской богемы ветеран факультета права, который после нескольких лет непрерывных отсрочек решился наконец заявиться на экзамен. Он питал особый страх к доктору Кардо, косоглазому преподавателю, чей физический дефект еще более ожесточал его строгость и для которого экзамен всегда был сведением счетов за обиды, накопившиеся за год. Когда приближалась пора экзаменов, коллеги тщетно пытались уговорить ветерана не ходить на экзамен:

— Сейчас не стоит. Пока тот тип не избавится от косоглазия.

Но теперь ветеран отважился рискнуть, и студенты оживленно обсуждали и приветствовали его решение.

— Силвейра идет на экзамен!

Эти слова звучали как боевой клич. Факт дошел до ушей преподавателей, и на одном из последних занятий косоглазый доктор с иронией посмотрел на ветерана, посмотрел пристально и, приглаживая кончики усов, произнес:

— Говорят, вы явитесь на экзамен…

— Вам прекрасно известно, что сейчас у меня есть время…

Смех присутствующих разозлил преподавателя. Он всегда относился с недоверием к любым проявлениям эмоций со стороны студентов, и тотчас настроение у него испортилось.

— Я хочу обратить ваше внимание на тот факт, что экзамен — это, собственно, не место для развлечений, не кабачок, не балаганный тир. Но если вы желаете поразвлечься, мы, пожалуй, приготовим вам добрый заряд свинца.

Ветеран поднялся со своего места. Сейчас, когда все было потеряно, он выпалил:

— И косой глаз, чтобы промазать.

Прежде чем удалиться, не глядя на преподавателя, он добавил:

— Не за слабых молится история!

Никто не мог предвидеть в тот момент все последствия инцидента; между тем это явилось поводом для целого ряда событий, неожиданно накаливших атмосферу в последние недели учебного года. Хотя экзамены всегда захватывали всех, вынуждая студентов сделать перерыв в спортивных состязаниях и в студенческих распрях, но, прежде чем наступит междуцарствие в период каникул, различные группы студентов, сформировавшиеся открыто или тайно, предпринимали последние усилия для подготовки к выборам следующего года. Это был посев, созревавший в летний период. Случилось так, что спустя несколько дней после сцены на занятиях с преподавателем права бюллетень руководства Студенческой ассоциации поместил статью коллеги ветерана, в которой проблема университетского преподавания и отношений между студентами и преподавателями освещалась весьма смело. Университет изжил себя. Необходимо прорубить окна для света в его средневековых стенах, демократизировать его, привлечь студентов к управлению. Многие увидели в статье подстрекательство со стороны прогрессивных групп, которые проникли несколько месяцев назад на университетскую ассамблею и хотели заставить их участвовать в руководстве университетом; ввиду того что статья имела, по-видимому, непосредственное отношение к еще слишком памятному эпизоду на занятиях доктора Кардо, большинство студентов приветствовало и солидаризовалось с ней.