Николай Фробениус - Застенчивый порнограф

Я бормочу эту фразу: «Скоро я стану… фотографом. Скоро я…» Слова рисуют человека с камерой. Этот человек похож на меня, но в глазах у него полно воды, вода течет из глаз и рта. Я отгоняю от себя эту мысль. Бормочу: «Скоро… я стану фотографом. Я — другой человек, у меня другая камера. Мои глаза улыбаются». Тебе кажется, что я чокнутый? Неужели я чокнулся?

Скоро я буду фотографом.

Симон.

Тобиас больше любил находиться в «Студио Ситрон», чем дома. Во время перерывов на ланч он смотрел на Филиппа. Тот всегда был спокоен. У него на лице была печать тихого умиротворения. Тобиасу нравилось выражение лица Филиппа. Это спокойствие снисходило на него в «Студио Ситрон». Дома Филипп был веселым, взрывным. За работой его движения становились плавными. Он говорил уверенным голосом. Тобиасу нравилось смотреть, как работает Филипп. Каждый раз, когда он бросал с мимолетной улыбкой взгляд на Тобиаса, мальчику хотелось, чтобы Филипп думал: «Этот паренек справится, он изменился, стал уравновешеннее». Тобиас работал над серией снимков, и чем дольше он над ней работал, тем важнее она ему казалась. Иногда он даже забывал о еде. Стоял в лаборатории по нескольку часов подряд. Выходил оттуда с распухшими глазами. Его фотографии напоминали работы Филиппа. Он знал, что они похожи на снимки приемного отца, но это его не смущало, даже вызывало гордость. Это были снимки различных частей тела — лодыжки, колени, бедро или зад. Фотографии были светлые, кожа на них походила на песчаные дюны или скопление облаков. Но Тобиас добивался контрастности. На его фотографиях складка между половинками зада была похожа на пропасть. Подражая Филиппу, он пытался передать нежность поверхности, но у него получались слишком резкие контрасты. Он видел, что это отличает его снимки от работ Филиппа и Якопа. Иногда он был доволен своими фотографиями, иногда нет. Якоп посмеивался, говорил, что работы Тобиаса слишком мрачные. «Все молодые люди пессимисты, — шутил он, — но скоро ты вырастешь, у тебя это пройдет». Но Филипп не считал снимки Тобиаса мрачными. Он стоял и молча смотрел на них. Потом поворачивался к Тобиасу и кивал. Филипп мог ничего не говорить. Дома он болтал слишком много, а на работе был скуп на слова. Он смотрел на фотографии и кивал Тобиасу. Вот и все. Считал, что этого достаточно.

Работая над серией снимков, он думал только о печатании, сюжетах, проявке. Он рассматривал фотографии, поднимая их к свету. В лаборатории, в темной комнате, он полностью был сосредоточен на них.

Это пока были только эскизы и эксперименты. Предстояло еще долго работать, прежде чем послать фотографии в Визуальное министерство. Его все время убеждали, что ему надо еще многому научиться. Якоп хотел, чтобы Тобиас выбирал различные сюжеты и делал снимки не только крупным планом. Тобиас стал неохотно размещать фотомоделей в разных концах студии, Якоп заходил к нему, шептал на ухо советы. Тобиасу не нравился этот контроль, он был очень молод, но уже проявил немалые способности. Когда он закончил серию снимков, Якоп сел рядом с ним и обсуждал его работу целый час, беседовал с ним о фотографии, спрашивал, делал замечания, давал советы.

Толстая женщина положила ногу на ногу. Соски затвердели, глаза закрыты. Белые ляжки пышные, словно распухшие, их разделяет лишь тоненькая черная полоска.

Молодая девушка с мягким телом. Она прижала колени к ушам. Ее шея вытянута к влажному животу. Нам видны темные полоски волос вокруг заднего прохода и в промежности.

Ее лицо напряжено. Глаза черные, словно капли дегтя. Язык высунут, кажется, будто она хочет сделать его на сантиметр длиннее. Но кончик языка не может достать до промежности. На заднем плане, между ножками стула и ее мятыми брюками в красно-белую полоску, сидит собака. Пес смотрит куда-то вверх, не обращая внимания на то, как возбуждена его хозяйка.

В дверях стоит щуплый мужчина. Он разглядывает свой крошечный пенис, который держит в руке. И в то же время поглядывает искоса на красивых женщин на переднем плане. Они вне фокуса. Они не обращают на него внимания. Их тела размыты. Они смотрят друг на друга, образуя дымку из кожи и волос.

Якоп заметил, что Тобиас делает успехи, и если будет и впредь работать так же усердно, то скоро сможет назвать себя фотографом. Они пили пепси, и Якоп рассказывал ему забавные истории. Тобиас смеялся, и, пока они сидели за круглым столом в конференц-зале между фотографиями в рамах на стенах, иллюстрирующими историю студии, ему показалось, будто он долго-долго спал, а когда проснулся, весь мир изменился, и он взволнованно ощутил свою принадлежность к этому миру, в который еще только собирался вступить.

Снимки не были мрачными. Тобиас это знал, ведь каждый раз, обдумывая возможные сюжеты, он исходил из того, что они не должны быть мрачными. Мрачные фотографии вызывают беспокойство, чувство стыда, ощущение чего-то фальшивого, и он отвергал их. Он пытался внушить себе, что это не его мысли, что они явились непонятно откуда и родились в голове другого человека. И все же он не мог перестать думать об отвратительных снимках, и однажды ночью сел за письменный стол и нарисовал эти картинки в блокноте, а когда закончил, то решил: «Сейчас я скомкаю их, выброшу и забуду о них, потому что они не мои».

На картинке был изображен женский половой орган между бледными ляжками — вагина, окруженная липкими волосами. Отверстие овальной формы походило на рот, мучительно искаженный криком, вырывающимся из глотки. Он сделал много рисунков. Груди молодой женщины, измазанные блевотиной, которая стекала с них медленным ручейком. Жидкость, жидкость на коже. Мужчина, который мочится себе на ботинки. Женщина с красным пятном между ног, ее менструальная прокладка промокла от крови. Блевотина, сперма, моча, кровь. Истечение. Он скомкал рисунки и бросил их в корзину. Несколько недель он не мог думать ни о чем, кроме них.

Сара…

Я не в силах сидеть на уроках.

Вышел из дому на полчаса позднее Луси и сделал вид, будто направляюсь в школу. На самом деле я спрятал ранец в чулане и махнул в центр города. Я решил немного отвлечься.

Вместо того чтобы смотреть на двигающиеся на экранах тела, я стал глазеть на прохожих, решил, что ни разу не взгляну на экраны. Это не так легко, Сара, ведь они здесь повсюду — в окнах, на крышах, на стенах. Тела на них притягивают взгляды. Я ходил взад и вперед по торговым улицам, таращил глаза на девушек и женщин. Вначале то и дело посматривал на экраны, но потом заставил себя перестать.

Прохожие не замечали, что я таращу на них глаза. Они не замечали меня. На экранах танцевал в кухне голый мужчина Черные тела медленно покачивались в любовном танце. Люди на улице выглядели иначе, чем на экранах, и двигались как-то странно и неуклюже. Я посидел в кафе, выпил кофе с сахаром, посмотрел сквозь тонкую ткань брюк на лодыжки и ляжки женщин. Никто не замечал мои пристальные взгляды. Я пялился на жесткие соски под тонкой блузкой. У одной женщины заметил грязь под ногтями. Я чувствовал себя опасным преступником. За одной женщиной я шел на расстоянии трех метров целый час, не сводя глаз с ее зада, нежного, слегка покачивающегося из стороны в сторону, и представлял себе, как бы я фотографировал ее на четвереньках. Я вел себя как свинья, Сара. Потом мне стало стыдно, и я решил никогда больше не увязываться за людьми. Снова уставился на экраны и успокоился.