Джон Стейнбек - Зима тревоги нашей. Путешествие с Чарли в поисках Америки

Так он и сделал.

Итан вернулся с работы, неся сумку с продуктами. До чего прекрасны длинные летние дни! Трава на лужайке так разрослась, что легла под своим весом. Он поцеловал Мэри влажными губами.

— Головастик, лужайка совсем одичала. Как думаешь, мне удастся заставить Аллена ее подстричь?

— У детей экзамены. Сам знаешь — конец года и все такое.

— Что там за жуткий визг из соседней комнаты?

— Он репетирует с той изменяющей голос штукой. Будет выступать на школьном вечере в честь окончания учебного года.

— Что ж, похоже, стричь газон придется мне.

— Извини, дорогой! Дети — они такие.

— Да, и такие, и растакие.

— Ты не в духе? Тяжелый день?

— Ну-ка поглядим, что за день у меня выдался. На ногах с утра до вечера. При мысли о том, что еще и газонокосилку возить туда-сюда, меня не тянет скакать от радости.

— Нам нужна моторная косилка! Как у Джонсонов — садишься себе и едешь.

— Нам нужен садовник и помощник садовника. У моего деда они были. Ездить на косилке? Тогда бы и Аллен согласился стричь траву.

— Не придирайся. Ему всего четырнадцать! В этом возрасте они все такие.

— Откуда только взялось заблуждение, что дети — очаровательны?

— Ты и впрямь не в духе.

— Ну-ка, поглядим. Да, похоже на то. И визг сводит меня с ума.

— Он репетирует.

— Теперь это так называется.

— Не вымещай на нем дурное настроение!

— Нет так нет, но мне бы здорово полегчало. — Итан ворвался в гостиную, где Аллен пронзительно выдавал посредством вибрирующей на языке пластинки едва различимые слова. — Что это за фигня?!

Аллен сплюнул в ладонь.

— Та штука из коробки «Пикс». Для чревовещания.

— А хлопья ты съел?

— Нет. Я их не люблю. Пап, мне нужно репетировать.

— Прервись на минутку. — Итан присел. — Чем ты собираешься заниматься в жизни?

— Чего?

— Я про будущее. Разве вам об этом в школе не говорили? Будущее — в твоих руках.

В комнату проскользнула Эллен, уселась на диван и свернулась клубочком, как кошка. Она хихикнула так визгливо, что резануло по ушам.

— Хочет попасть на телевидение, — пояснила она.

— Один парень, которому всего тринадцать, выиграл в викторину сто тридцать тысяч долларов!

— Потом выяснилось, что все было подстроено, — заметила Эллен.

— Зато сто тридцать кусков остались у него!

— Нравственная сторона дела тебя не заботит? — мягко спросил Итан.

— Так бабла целая куча!

— И ты не считаешь это бесчестным?

— Подумаешь, все так делают!

— Знаешь, что бывает с теми, кто предлагает себя на серебряном блюде, а желающих не находится? В результате у них нет ни чести, ни денег.

— Иногда приходится рискнуть — так уж крошится печенька!

— Да уж, совсем искрошилась, — протянул Итан. — Как и твои манеры. Сядь прямо! Слово «сэр» теперь в твоем лексиконе отсутствует?

Мальчик опешил, убедился, что отец не шутит, и нехотя выпрямился, всем своим видом выражая праведное негодование.

— Нет, сэр, — ответил он.

— Как успехи в школе?

— Вроде нормально.

— Ты писал эссе о том, как любишь Америку. Судя по твоему намерению ее сгубить, с проектом покончено?

— Что значит — сгубить… сэр?

— Разве можно любить нечто непорядочное?

— Ладно тебе, пап, все так делают!

— А если так, то непорядочное становится хорошим?

— Никто по этому поводу не загоняется, кроме пары умников. А эссе я закончил.

— Хорошо, я хотел бы на него взглянуть.

— Уже отправил.

— У тебя должна остаться копия.

— Нет, сэр.

— Вдруг оно потеряется?

— Я как-то не подумал. Пап, вот бы я мог поехать в лагерь, как остальные ребята!

— Мы не можем себе этого позволить. Не все ребята ездят в лагеря, далеко не все.

— Вот бы у нас были деньги! — Аллен посмотрел на свои руки и облизнул губы.

Эллен прищурилась и наблюдала.

Итан изучающе смотрел на сына.

— В этом я тебе поспособствую, — сказал он.

— Не понял, сэр?

— Летом ты поработаешь в магазине.

— Что значит — поработаю?!

— Ты хотел спросить — как именно поработаешь? Поручу тебе носить продукты и выставлять их на полки, подметать и, если хорошо себя проявишь, позволю обслуживать покупателей.

— Я хочу в лагерь!

— Еще ты хочешь выиграть сто тысяч долларов.

— Может, я выиграю конкурс эссе! По крайней мере, съезжу в Вашингтон. Хоть какой-то отдых после учебного года!

— Аллен! Нормы поведения, правила вежливости и порядочности — неизменны! Пора тебе научиться им соответствовать хотя бы для виду. Ты будешь работать летом!

Мальчик поднял взгляд.

— Не имеешь права!

— Ну-ка повтори!

— Детский труд запрещен! До шестнадцати мне не дадут разрешения на работу! Хочешь, чтобы я нарушал закон?

— Думаешь, все мальчишки и девчонки, помогающие своим родителям, наполовину рабы, а наполовину преступники? — Гнев Итана был так же беспощаден, как и его любовь.

Аллен отвернулся:

— Я не это хотел сказать, сэр.

— Еще бы. И больше такого не повторится! Ты задираешь нос перед двадцатью поколениями Хоули и Алленов. Они были людьми достойными. Может, и ты когда-нибудь станешь таким.

— Да, сэр. Можно уйти в свою комнату, сэр?

— Можно.

Аллен медленно поднялся по лестнице.

Когда он скрылся, Эллен задрыгала ногами в воздухе, как пропеллерами. И тут же села прямо и одернула юбку, словно юная леди.

— Я тут почитала речи Генри Клэя [30] Генри Клэй (1777–1852) — американский конгрессмен и выдающийся оратор. . Он, конечно, хорош.

— Конечно.

— Ты помнишь его речи?

— Не то чтобы очень. Давненько я их не читал.

— Он великолепен!

— Едва ли это подходящее чтение для школьницы.

— Он просто великолепен!

Итан встал со стула, и весь долгий, тяжелый день навалился ему на плечи.

В кухне его встретила злая и заплаканная Мэри.

— Я все слышала! — объявила она. — Понятия не имею, что на тебя нашло! Он всего лишь маленький мальчик!

— Лучше поздно, чем никогда, дорогая.

— Никакая я тебе не дорогая! Тирана в своей семье я не потерплю!

— Тирана? О господи!

— Он всего лишь маленький мальчик! А ты на него накинулся!

— Думаю, ему это на пользу.

— Какая польза?! Ты раздавил его, как букашку!

— Нет, дорогая. Я устроил ему беглое знакомство с миром, в котором он живет. Точнее, развеял его заблуждения об этом мире.

— Откуда тебе знать, каков мир на самом деле? — Итан прошел мимо нее и открыл заднюю дверь. — Куда ты?

— Стричь лужайку.

— Ты же вроде устал.

— Да… и уже отдохнул. — Он оглянулся через плечо и посмотрел на нее сквозь противомоскитную сетку. — Человек — существо одинокое, — сказал он и улыбнулся ей, потом выкатил газонокосилку.

Застрекотали лезвия, прорываясь сквозь мягкую и сочную траву. Возле крыльца звук затих.