Анатолий Баранов - Голубые дьяволы

В окопах многие уже не спали. Одни молча курили, другие тихонько переговаривались.

— С добрым утром, товарищи! — поздоровался Милованов с бойцами, спустившись в траншею. — Как тут у вас насчет настроения?

— Спасибо, хорошо, — ответил один, рослый, голубоглазый. — Вчера весь день настраивались, так что полная гармония, как в том рояле.

— А разрешите полюбопытствовать, какому пианисту принадлежит вон тот аккорд? — тоже переходя на музыкальную терминологию, спросил майор и показал рукой на стоящую в десяти метрах от траншей тройку подбитых танков.

Голубоглазый смутился, сделал вид, что заинтересовался винтовочной обоймой.

— Да он же их и приговорил, — подсказали сбоку. — Ну, чего ты, Саша, застеснялся? Расскажи товарищу корреспонденту, как сразу два танка укокошил. Товарищ корреспондент о твоем геройском поступке в газету напишет. Напишете, товарищ майор?

— Напишу, — кивнул головой Милованов.

— Он еще и двоих пулеметчиков вчера снял с мельницы…

— Вот как? — удивился корреспондент. — Два танка, два пулеметчика. Выходит по поговорке: «Всякой твари — по паре»?

На смуглых лицах бойцов засветились довольные улыбки: совсем свой мужик этот майор, хоть и говорят, что он из центральной газеты.

— Он еще вчера вечером уничтожил два… этих самых.

— Что? — представитель прессы так и подался к бойцу, могущему дополнить перечень боевых подвигов своего товарища.

— Два «наркомовских». Ему наш старшина двойную налил во время ужина за подбитые танки. Так он их одним залпом…

Над траншеей шрапнелью взорвался смех. «Что это вы ржете с самого ранья?» — донеслось из соседней ячейки бронебойщиков.

Милованов окинул глазами передний край. В розовом свете нарождающегося дня по всему пустырю между вокзалом и окопами десантников чернели подбитые танки и бронетранспортеры. Словно ископаемые звери пасутся на утренней зорьке. Столько потерять техники и живой силы за один день боев с мальчишками, которые всего несколько месяцев назад сменили рогатку на ружье. Вот оно, наглядное подтверждение морального превосходства советского человека над его врагом.

Милованов достал из кармана гимнастерки блокнот, раскрыл на заложенном расческой листке, скользнул взглядом по неровным строчкам начатой сегодня ночью статьи: «На тихий Северо–Кавказский городок шли немцы — колонна танков и до двух полков мотопехоты. Городок защищал батальон гвардейцев под командой гвардии капитана Коваленко…» Корреспондент вздохнул: недолго командовал гвардии капитан, в первые же часы боя ранило минным осколком. Теперь за него остался комиссар батальона Фельдман, вот этот сопровождающий его старший политрук с очень серьезным взглядом умных, проницательных глаз.

— Как фамилия бойца, что уничтожает противника парами? — тихо спросил Милованов у неулыбчивого гида.

— Рыковский, — ответил Фельдман. — Рядовой Александр Рыковский, шахтер из Ростовской области, доброволец. Впрочем, у нас почти все добровольцы и в основном ростовчане.

— Скажите, Рыковский, — обратился корреспондент к заинтересовавшему его бойцу. — Может быть, в пылу сражения, так сказать, вы не заметили, как вместо двух подбили три танка? Вон они как кучно стоят.

— Танк не клоп, товарищ майор, — усмехнулся Рыковский. — Да у меня и гранат–то всего две штуки было… А третий танк, вон тот, что с львиной мордой на башне, подбил гвардии лейтенант Куличенко.

— А где он? — майор записал в блокнот фамилию.

— С разведчиками ушел ночью. Тут если бы не разведчики… — Рыковский замялся, взглянув на комиссара: не сболтнул ли чего лишнего?

— Какие разведчики?

— Отдельной роты лейтенанта Федосеева, — ответил за подчиненного комиссар. — Они на левом фланге с седьмой ротой находились. Пришлось перебросить в критическую минуту. О них бы тоже написать следовало. Отчаянные парни.

— А о минометчиках Бабича?

— И о них. О командире взвода Усатенко, например.

— А о комиссаре батальона? — Милованов сощурил глаза в хитроватой усмешке.

Фельдман нахмурился.

— Комиссар ничем не отличился, — сказал он сухо.

— А принял на себя командование батальоном, — подсказал Милованов.

— Это не подвиг, а обязанность, — в голосе комиссара послышалось раздражение. — Пойдемте, товарищ майор, на КП. Скоро начнется артподготовка немцев. Я не хочу, чтобы мне за вас Кириллов «оторвал голову».

— Ну, хорошо, хорошо, — поморщился Милованов. — Можно подумать, что вы опекаете не военного корреспондента, а его величество шаха персидского, приехавшего в Советский Союз с визитом дружбы. Я только минут пять поговорю с очевидцами подвига бронебойщиков.

Очевидцев оказалось больше чем достаточно. И рассказывали они о подвиге пэтээровцев не пять минут, а целый час. Так что когда Фельдману в конце концов удалось оторвать корреспондента от его словоохотливой клиентуры, над Моздоком уже вовсю сияло солнце, а в самом Моздоке тяжело вдруг ухнул снаряд, посланный немцами из «долговязого Макса», как они называли в шутку свою дальнобойную пушку с длинным, как дышло, стволом.

— Желаю вам, товарищ Рыковский, прибавить к вашему боевому счету еще пару танков, а то и самолетов, — пожелал на прощанье удачливому бойцу Милованов и крепко пожал руку ему и его товарищам.

Их осталось в окопах четыре человека: Ваня Скориков, Коля Павлов, Саша Кондрашов и Саша Рыковский. Остальные, боясь окружения прорвавшимися в середине дня танками, спешно отходили к очередному узлу сопротивления.

Немцы бросили им вдогонку колонну мотоциклистов. Вздымая клубами пыль и гремя пулеметами, они неслись к брошенной позиции, уверенные, что на ней не осталось ни единого человека.

Первым выпрямился в окопе Иван Скориков. Он взмахнул гранатой и тут же упал на бруствер, раскинув руки, словно обнял на прощанье родную землю. Эх, Иван, Иван, земляк мой! Долго же ты размахивался — вражеский пулеметчик быстрее сумел нажать на гашетку своего пулемета. Рыковский скрипнул зубами от ненависти, выскользнул ужом из окопа за бруствер и лежа метнул гранату в приближающийся мотоцикл. Вздрогнула земля, и зеленый «цюндап» крутнулся на месте подобно волку, получившему в ребра смертельный жакан. Из–за него показался второй мотоцикл. Рыковский увидел, как сидящий в коляске пулеметчик судорожно направлял пулемет в его сторону. Но он не успел поймать в прицел советского бойца — взрывом гранаты его выбросило из коляски на потрескавшуюся от зноя землю. То, что произошло потом, осталось в памяти у Рыковского на всю жизнь не то отрывком из приключенческого фильма о ковбоях, не то жонглерским трюком из цирковой программы. В облаке пыли, поднятой мотоциклами и взрывами гранат, вдруг появилась дюжая фигура немецкого офицера. «Рус, капут!» — крикнул офицер свирепым голосом и, выхватив из–за голенища сапога похожую на толкушку гранату, запустил ею в Рыковского. Граната летела какие–нибудь две–три секунды, но Александру показалось, что она кувыркается в воздухе целую вечность. Он успел за это время рассмотреть не только ее длинную белую ручку, но и сучок на этой ручке и даже царапину на изжелта–зеленом цилиндрическом корпусе. «Долбанет по макушке!» — испугался Александр, машинально закрывая голову рукой и вдруг, не осознавая, как это получилось, поймал гранату на лету. Он дико на нее взглянул, словно на змею, случайно схваченную за хвост, и что есть силы запустил обратно ее хозяину. И такое случается на войне! Немец тоже поймал гранату и даже размахнулся для повторного броска, но… она разорвалась у него в руке.