Анатолий Баранов - Голубые дьяволы

Из–под яра ударили наши минометы, заговорили вновь пулеметы и винтовки. Наступающие мотоциклы заметались по полю, словно тараканы, на которых плеснули крутым кипятком. С них прямо на ходу соскакивали солдаты и извивались по земле в поисках спасительных укрытий от пуль и осколков.

Всё: наши благополучно отошли на новый оборонительный рубеж, теперь можно и самим убираться из этого пекла. Воспользовавшись возникшей среди немцев суматохой, Рыковский метнулся от окопа к ближайшей хате, кубарем скатился по заросшему бурьяном откосу к болоту и только тогда понял, что из всех четверых лишь он один вытащил из лотереи жизни счастливый билет.

Оставаться на чердаке становилось небезопасно: пули с хрустом рвали доски фронтона, стучали по железной крыше.

— Пора спускаться вниз, товарищ старший политрук, — сказал Усатенко Левицкому. — Мотоциклы в лоб бьют, и танки слева идут в обход.

Тот согласно кивнул. Подгоняемые свистом пуль, они спустились по лестнице во двор и, пригибаясь, побежали к минометной площадке. Но что это? На нее уже взгромоздился гигантским пауком немецкий танк и, разворачиваясь на одной гусенице, другой давит миномет расчета Голубенко. С разбегу бухнулись в картофельную ботву, недоуменно взглянули друг другу в глаза: откуда взялся этот незваный гость? Вместе со страхом ворохнулось в груди чувство жалости к исковерканному оружию.

— Ах, сволочь! — выдохнул с ненавистью Усатенко и разжавшейся пружиной метнулся к соседней площадке. Танк рявкнул ему вслед пулеметной очередью, но командир взвода уже скатился в окопную щель.

— Вы что попрятались в блиндаж, как мыши? — крикнул он, хватая в земляной нише бутылку с зажигательной смесью. — А ну за мной, быстро!

Забившиеся под двойной накат минометчики повыскакивали в щель к своему командиру.

— Гранаты к бою! — скомандовал лейтенант.

В это время железный паук, сползая через бруствер площадки, подставил под удар свою тыльную часть.

Усатенко отдал команду, и на танк посыпались гранаты.

Когда рассеялся дым, стало видно, как объятый пламенем танк стремительно уходит прочь, подминая под себя плетневые изгороди и фруктовые деревья.

Увидев, что произошло с их собратом, два других прорвавшихся к позициям минометчиков танка остановились на почтительном расстоянии и открыли бешеный огонь по площадкам.

— Ну и дает! — крикнул Голубенко Левицкому, который только что вскочил в окоп, не веря, что остался даже незадетым в этом сплошном свисте разрываемого в клочья железа. — А дэ наш взводный, товарищ гвардии старший политрук?

— Взводный ваш в соседнем расчете, — ответил Левицкий, отдирая с локтей гимнастерки колючки репейника. — А вот где были вы, гвардии рядовой Голубенко, когда танк давил ваше боевое оружие?

— Туточки, — ткнул пальцем в черный зев блиндажа минометчик. — Хай вин сказыться ций чортив танк, до сих пор уси поджилки трясутся.

— Что ж не угостил фрица гранатой?

Минометчик смущенно развел руками.

— Цэ ж не кавуном угощать. Вин як зареве да заскрегоче, так я забув про цю гранату. А миномета жалко… — вздохнул Голубенко. — Такый гарный був. Уж я за им ходыв, як за дитыной. Ось подывытесь, одна плита осталась…

— А где твои номера расчета? — спросил Левицкий, хмуря брови и в душе сочувствуя этому молоденькому парню.

— Так воны из окопа сиганулы, тильки я их и бачив. Должно, у Бритнюка сидять. А можа, за площадкой в другом блиндажу. Петро! — крикнул Голубенко, приподнимая голову над искромсанной танком площадкой. С противоположной ее стороны тоже приподнялась голова. Она пялила глаза из–под пыльной каски.

— Я Саша, а не Петро, — сказала голова.

— А як ты сюда попав? — спросил Голубенко.

— Да вот же… попал: из огня да в полымя: Закурить не найдется, земляк?

— Ходы до мэнэ.

Незнакомец одним махом вскочил на площадку, в три прыжка перепрыгнул ее и свалился в щель.

— Рыковский? — удивился Левицкий. — А где твоя рота?

— Там, товарищ гвардии старший политрук, — махнул Рыковский рукой туда, откуда стреляли танки, и рассказал инструктору политотдела все, что с ним произошло четверть часа тому назад.

Левицкий нахмурился: положение минометной роты было угрожающим. Если немецкие танки прорвались на дорогу, ведущую к терскому мосту, то она окажется отрезанной от батальона. Нужно срочно отходить. Но куда? Слева танки врага, справа его автоматчики, спереди мотоциклисты, сзади болото.

— Голубенко!

— Я вас слухаю, товарищ гвардии старший политрук.

— Быстро — в соседний расчет. Передай командиру взвода, чтобы выставил заслон на гребне склона. Остальным — снять минометы и отходить к мосту. Рыковский! — повернулся политотделец к другому красноармейцу, — краем болота проберитесь к дороге, посмотрите, занята она противником или нет.

— Есть, товарищ гвардии старший политрук! — Рыковский выпрямился, отдав честь черной от грязи рукой, и легко выпрыгнул из окопа. А Левицкий почувствовал, как все его существо пронизало, словно электрическим зарядом, чувство огромной ответственности за судьбы этих парней и их товарищей, оказавшихся в силу боевой неразберихи на краю неминуемой гибели. Мысль работала быстро и четко, как бывает только с волевыми людьми в минуты наивысшего нервного напряжения.

Прошло минут двадцать томительного ожидания. Вокруг продолжали рваться снаряды. Со стороны косогора все ближе и ближе раздавались автоматные очереди немцев, их крики. В ответ им неслась русская непечатная брань, подкрепляемая взрывами гранат и пулеметной скороговоркой. Но вот из камыша показался весь захлюстанный болотной тиной Рыковский в сопровождении Владимира Майстренко, семнадцатилетнего моздокского парня, вступившего добровольно в минометную роту задолго до начала боев. Тяжело дыша, Рыковский прерывисто доложил Левицкому:

— На дороге… танки… и в переулках танки. Вот встретил связного от Бабича… приказано отходить.

Легко сказать — отходить. А куда? И все же у Левицкого стало легче на душе: приказ из штаба снимал с него ответственность за только что отданные распоряжения об отходе минометной роты.

Подбежал Усатенко и с ним рядовые бойцы. У них в руках части от минометов. Следом бежали еще и еще.

— Куда будем отходить, товарищ старший политрук?

— В болото. Пройдем по камышам вдоль дороги и попробуем прорваться к южной окраине города…

— Не пройдете, — продребезжал сбоку угрюмый старческий голос. Все повернулись на него. Среди раздавленных танком кустов малины стоял, опершись на палку, хозяин усадьбы в старой казачьей шляпе.

— Почему не пройдем? — шагнул к нему Левицкий.

— В трясине загинете.