Джеймс Болдуин - Комната Джованни. Если Бийл-стрит могла бы заговорить

Хотя сестры были сестрами Фонни, я никогда не думала о них как о его сестрах. Впрочем, нет, это неверно. Не будь они сестрами Фонни, я бы на них и внимания не обратила. Но именно потому, что они были сестрами Фонни и, как мне известно, не любили его, я их ненавидела. Они же ко мне ненависти не испытывали. И вообще ни к кому не относились с ненавистью, в чем была их беда. Входя в нашу гостиную, они улыбались только им видимым толпам страждущих обожателей, и старшая, Адриенна, которой было двадцать семь лет, и Шейла, которой было двадцать четыре года, приложили все усилия к тому, чтобы поздороваться со мной, замухрышкой, чрезвычайно мило, как их учили миссионеры. А видели они, собственно, только большую черную руку моего отца, обнимавшую их за талию, – папа-то, конечно, обнимал меня, а им почему-то показалось, будто он их обнимает. Обе сестры еще не решили, чем возмущаться – ее ли цветом, или положением, или формой, но уж хватка-то его руки, безусловно, казалась им возмутительной. Адриенна была одета не по возрасту моложаво, Шейла – не по возрасту старомодно. За ними вошел Фрэнк, и мой отец чуть ослабил свое объятие. Перестукивая каблуками, переговариваясь, мы вошли в гостиную.

Вид у мистера Ханта был усталый, на лице все та же милая улыбка. Он сел на диван рядом с Адриенной и сказал:

– Значит, ты видела сегодня моего лобастого сынка?

– Да. Он чувствует себя хорошо. Шлет всем привет.

– Не очень его там прижимают? Я потому об этом спрашиваю, что тебе он может сказать такое, чего мне не скажет.

– У влюбленных вечные тайны, – сказала Адриенна, положила ногу на ногу и улыбнулась.

Я не собиралась схватываться с Адриенной, во всяком случае с места в карьер. Мистер Хант тоже не обратил внимания на ее слова, он смотрел на меня.

Я сказала:

– Ему там тошно, это сразу заметно. А как же иначе? Но он сильный. Он много читает, он занимается. – Я посмотрела на Адриенну. – Ничего, о нем не беспокойтесь. Но его надо вызволить оттуда.

Фрэнк хотел сказать что-то, но Шейла опередила отца:

– Читал бы и занимался бы вовремя, тогда не попал бы туда.

Я только открыла рот, но Джозеф быстро заговорил:

– Ты пиво привез? А то у меня есть джин, а еще виски и коньяк. – Он усмехнулся. – Больше ни на что не рассчитывай. – Потом повернулся к миссис Хант. – Надеюсь, дамы не станут возражать?

Миссис Хант улыбнулась.

– Возражать? Фрэнка наши возражения мало трогают. Он как хочет, так и поступает. А о других подумать – ему это и в голову не придет.

– Миссис Хант, – сказала Шерон. – Чем вас угостить, милочка? Могу предложить вам чай или кофе. У нас есть и мороженое… и кока-кола.

– …И лимонад, – сказала Эрнестина. – Хотите, угощу вас мороженым с содовой? Пойдем, Шейла, поможешь мне. Сиди, мама. Без тебя справимся.

Она утащила Шейлу на кухню.

Мама подсела к миссис Хант.

– Господи, господи! – сказала она. – Как время-то летит! Ведь с тех пор, как нагрянула эта беда, мы и не виделись.

– Ах, не говорите! Я, того и гляди, слягу. Бегаю по Бронксу из конца в конец, все ищу, к чьему надежному юридическому совету прислушаться. Обращалась к людям, с которыми работала… один из них член городского совета, он буквально всех знает и может нажать кое-где… к нему, знаете ли, все обязаны прислушиваться. Но это съедает все мое время, а доктор говорит, что я должна беречь себя, что нельзя давать сердцу такую непосильную нагрузку. Он говорит: «Миссис Хант, помните, что, как ни нужна вашему сыну свобода, без матери ему тоже не обойтись». Но, знаете, мне это всё ни к чему. О себе я не беспокоюсь. Господь помогает мне не пасть духом. Я молюсь, молюсь и молюсь, чтобы Господь отверз глаза его. Денно и нощно только об этом. Но вдруг осеняет меня мысль: а может, Господь именно таким путем заставит моего сына задуматься о своих грехах и вручить душу свою Иисусу.

– Может, вы и правы, – сказала Шерон. – Неисповедимы пути Господни.

– Да, да! – сказала миссис Хант. – Он, возможно, и вас подвергнет испытанию. Господь не оставляет детей своих.

– А как вам показался адвокат, – спросила Шерон, – мистер Хэйуорд, которого подыскала Эрнестина?

– Я с ним еще не виделась. Времени нет к нему съездить. Но Фрэнк его видел.

– А как вы считаете, Фрэнк? – спросила Шерон.

Фрэнк пожал плечами.

– Он белый, выучился на юриста, есть у него эти степени. Не мне вам говорить, что этим хреновым степеням грош цена.

– Фрэнк, ты разговариваешь с женщиной, – сказала миссис Хант.

– Вижу. Надо же вносить приятное разнообразие в жизнь… Так я говорю, что все это ни хрена не стоит и мы еще, может, расстанемся с ним. С другой стороны, для белого он вроде ничего. Сейчас не очень задается, потому что брюхо пустое, а набьет его, тогда посмотрим, как он себя поведет. Слушай, друг, – сказал он Джозефу, – как ты думаешь, нужно мне, чтобы жизнь моего сына оказалась в руках этих холощеных кобелей? Ей-богу, лучше живьем сгореть. Это мой единственный сын. Слышишь? Мой единственный сын. Но мы все в руках белых, хотя я знаю и черных молодчиков, с которыми держи ухо востро.

– Но я тебе сто раз говорила, сто раз! – воскликнула миссис Хант. – Такая нетерпимость опасна! Ты исполнен ненависти! Если ненавидеть людей, они ненавистью тебе и воздадут. Как услышу от тебя такие слова, так у меня сердце разрывается и я дрожу за сына, который сидит в темнице, откуда только любовь к Господу и может его вывести… Фрэнк, если ты любишь Фонни, забудь про ненависть, забудь! Она падет на голову твоего сына и убьет его!

– Фрэнк ведь не призывает всех ненавидеть, миссис Хант, – сказала Шерон. – Он только говорит правду о нашей жизни в нашей стране, и понятно, почему это его так огорчает.

– Я полагаюсь на Господа, – сказала миссис Хант. – Я знаю, что он печется обо мне.

– А я не знаю, чего Господь Бог ждет от человека, когда у его сына случилась беда. Твой бог распял своего сына и, наверно, был рад, что отделался от него, но я не такой. Думаешь, я пойду на улицу и брошусь целоваться с первым попавшимся мне белым полисменом? Так вот нет! Но в тот день, когда мой сын выйдет на свободу из этой поганой преисподней, я, мать вашу за ногу, буду исполнен любви. Я опять возьму моего сына обеими руками за голову и, так вашу мать, с любовью посмотрю ему в глаза. Да, в тот день сердце мое переполнит любовь. – Он встал с дивана и подошел к своей жене. – А если так не будет, тогда запомни: проломлю я кому-нибудь голову. И если услышу от тебя еще хоть слово про этого Иисуса, с которым ты уже столько лет путаешься, тогда тебе первой голову проломлю. Путаешься с этим еврейским ублюдком, вместо того чтобы о сыне думать.

Миссис Хант схватилась руками за голову, а Фрэнк медленно прошел через всю комнату и сел на прежнее место. Адриенна не сводила с него глаз и начала было говорить, но осеклась. Я сидела на скамеечке рядом с отцом. Адриенна наконец сказала: