Джеймс Болдуин - Комната Джованни. Если Бийл-стрит могла бы заговорить

Сидя в кресле, я смотрела в окно на мерзость и убожество улиц. Что здесь случилось? Она проклята, эта страна.

И нет среди них ни одного праведного?

Нет ни одного.

Ребенок толкнул меня, но совсем не так, как раньше, и я поняла, что время мое наступает. Помню, посмотрела на часы. Без двадцати восемь. Я была одна дома, но знала, что скоро кто-нибудь отворит дверь и войдет. Ребенок опять толкнулся, у меня перехватило дыхание, я чуть не вскрикнула, и тут зазвонил телефон.

Я с трудом, с трудом прошла через всю комнату и взяла трубку.

– Слушаю?

– Тиш?.. Это Адриенна.

– Здравствуй, Адриенна.

– Тиш… ты не видела моего отца? Он не у вас?

Ее голос чуть не свалил меня с ног. Я никогда не слышала, чтобы в человеческом голосе слышался такой ужас.

– Нет. А почему ты спрашиваешь?

– Когда ты его видела?

– Да я… я его не видела. Я знаю, что он виделся с Джозефом. А сама я его не видела.

Адриенна заплакала. По телефону ее плач звучал страшно.

– Адриенна! Что случилось? Что случилось?

И я помню, все в эту минуту замерло на месте. Остановилось солнце, остановилась земля, небо насторожилось, глядя вниз, и я прижала руку к сердцу, чтобы оно опять начало биться.

– Адриенна! Адриенна!

– Тиш… третьего дня папу выгнали с работы, говорят, что за кражи, и пригрозили тюрьмой, а он совсем пал духом из-за Фонни и вообще, пришел домой пьяный, проклинал всех и вся, потом ушел, и с тех пор его никто не видел. Тиш… ты, может, знаешь, где мой отец сейчас?

– Адриенна, милая! Я не знаю. Богом клянусь, не знаю! Я его не видела.

– Тиш… ты меня не любишь, но…

– Адриенна, мы с тобой немножко повздорили, но это ничего. Это нормально. Это не значит, что я плохо к тебе отношусь. Мне и в голову не придет делать что-нибудь во вред тебе. Ты же сестра Фонни. Раз я его люблю, мне и тебя надо любить, Адриенна…

– Тиш… Увидишь его, позвони мне.

– Да. Да. Да, непременно!

– Прошу тебя, позвони! Мне страшно, – совсем другим голосом, тихо проговорила Адриенна и повесила трубку.

И я тоже повесила трубку, в дверях повернулся ключ, вошла мама.

– Тиш, что с тобой?

Я добралась до кресла и села.

– Звонила Адриенна. Она разыскивает Фрэнка. Говорит, что его выгнали с работы и что он совсем пал духом. Адриенна, бедняжка, сама не своя. Мама… – И мы впились друг другу в глаза. Лицо моей матери было неподвижно, как небо. – Папа виделся с ним?

– Я не знаю. Фрэнк к нам не заходил.

Она бросила сумку на телевизор, подошла и положила мне руку на лоб.

– Как ты себя чувствуешь?

– Устала очень. И странно как-то.

– Дать тебе немножко коньяку?

– Дай. Спасибо, мама. Это ты хорошо придумала. От коньяка, может, у меня желудок наладится.

Она ушла на кухню, вернулась с коньяком и дала мне рюмку.

– У тебя там что, непорядки?

– Немножко. Ничего, это пройдет.

Я потягивала коньяк и смотрела на небо. Мама стояла, глядя на меня, потом опять ушла. Я все смотрела на небо. Оно будто хотело сказать мне что-то. Я была одна, в каком-то незнакомом месте. Все притихло. Даже ребенок притих.

Шерон вернулась.

– Ты сегодня видела Фонни?

– Да.

– Как он?

– Он замечательный. Его били, но он не побит. Понимаешь? Он замечательный.

Но я была такая усталая, помню, и говорила-то через силу. Что-то вот-вот случится со мной. Я чувствовала это, сидя в кресле, глядя на небо и не двигаясь. Мне оставалось только одно – ждать. Пока не изменится путь мой.

– Кажется, Эрнестина раздобыла остальные деньги, – сказала Шерон и улыбнулась. – У своей актрисы.

Я еще слова не успела вымолвить, как раздался звонок, и Шерон пошла открывать. Что-то в ее голосе там, у двери, заставило меня вскочить с места, и рюмка с коньяком полетела на пол. Мне до сих пор помнится лицо Шерон, она стояла позади Джозефа, и мне помнится лицо моего отца.

– Фрэнка нашли, – сказал он, – далеко-далеко вверх по реке, в лесу. Он сидел в своей машине с запертыми дверцами, мотор был не выключен.

Я опустилась в кресло.

– А Фонни знает?

– Вряд ли. Пока еще не знает. Узнает только утром.

– Я поеду скажу ему.

– До утра ты туда не попадешь, дочка.

Джозеф сел рядом со мной.

Шерон резко спросила меня:

– Ты что, Тиш?

Я открыла рот сказать, сама не знаю что.

Когда я открыла рот, дыхание у меня перехватило.

Все куда-то исчезло, остались только глаза моей матери. Глубокое бездонное понимание протянулось от нее ко мне. Потом я уже ничего не видела – только Фонни. И я закричала, и сроки мои пришли.

Фонни работает по дереву, по камню, насвистывает, улыбается. И где-то далеко, но все ближе и ближе слышится плач, плач, плач, плач, плач, плач, плач, плач, плач ребенка, точно он задумал пробудить мертвых.

«Среда» – журналистское выражение из 1950-х гг., означает преступный мир. – Здесь и далее примеч. пер.

Крепкое (или подогретое) вино ( фр .).

Я хочу расстаться ( фр .).

Согласно Библии, Господь поставил у «сада Едемского Херувима и пламенный меч». Бытие 3:24.

Хозяина ( фр .).

Педерасты ( фр. ).

Фин-а-ле – коньяк или бренди с водой ( фр .).

Сухой коньяк ( фр .).

Вот как! Здорово! Правда, Жак! ( фр. )

Как поживаешь, дорогой? ( фр .)

Старый потаскун (педераст) ( фр .).

А ты? ( фр .)

Нет, дорогой, тут деловые отношения, понял? ( фр .)

За ваше здоровье! – За ваше! ( фр .)

У вас ( фр .).

Не так ли? ( фр .)

Обожаю ваш энтузиазм! ( фр .)

Может быть ( фр .).

Да здравствует Америка! ( фр .)

Да здравствует Старый Свет! ( фр .)

Ну что, нравится он тебе? ( фр .)

Что? ( фр .)

Начхал я на это ( фр .).

Учти, он опасен ( фр .).

Да пошел ты! ( фр .)

Горя ты хлебнешь ( фр .).

Физическая разлука ( фр .).

Улица Бонапарта – соединительная нить между знаковыми местами Парижа: Люксембургским садом, Сен-Сюльпис и Сен-Жермен.

Последними словами ( фр .).

Очень дешевое ( фр .).

Ну и работенка, черт побери! ( фр .)

Ну, конечно ( фр .).

Разумеется ( фр .).

Здесь ( фр .).

Но что у них сзади!.. Можете мне поверить! ( фр .)