Андрей Дугинец - Боевое задание

Тетка его не пускала. Но он дал слово, что будет очень осторожным и, если что, бегом вернется.

Запряженному коню он подложил охапку уже подопревшего на чердаке сена и побежал. А тетя так и осталась ждать его на улице возле калитки.

Села Гриша не узнавал. Многие дома, особенно те, что крыты соломой, стали похожими на воробьев с растрепанными крыльями. Не слышно было ни говора людского, ни крика петухов, ни собачьего лая. Петухов и кур в селе почти не осталось. Злых собак фашисты перестреляли. А люди сами притихли, затаились.

Раньше, бывало, пройдешь улицей в это время и по запаху узнаешь, кто что готовит. А теперь в домах под соломенной крышей и печки не топились. Может, кто и топил, да так же рано, как тетя Нина, чтоб потом быть готовым к налету карателей.

Только над цинковой крышей большого деревянного дома старосты весело поднимался голубоватый дымок. Проходя мимо этого дома, Гриша услышал во дворе веселый смех, и ему стало как-то не по себе. Разве можно сейчас смеяться, веселиться?

А дальше во дворах опять копи, а то и быки, запряженные в брички. Ребятишки, испуганно сидящие на узлах. Тележки, тачки. Кое-где прямо под заборами валялись узлы с пожитками, а люди слонялись по дворам.

Только теперь Гриша понял, что тетя не зря за него боялась — все село боится и ждет…

И все же он шел и шел по селу. Раз люди так приготовились, то, наверное, у них хорошо налажена сигнализация — издалека увидят карателей и дадут знать. Тетя ведь говорила: как ударят в рельс, так беги домой без задних ног.

Пройдя до конца села, Гриша узнал от мальчишек, что караулы расставлены за несколько километров на обеих дорогах, по которым могут приехать гитлеровцы.

Но в войну лютая смерть бродит чаще всего без дорог, является оттуда, откуда ее и не ждешь.

В конце улицы Гриша повернул к парому, любимому месту сборища мальчишек этой деревни и той, что расположена на противоположном берегу реки. Еще издали он понял, что у парома сейчас ни души. Деревянный домик, построенный по типу собачьей конуры — без окна и двери, в котором прятался от непогоды паромщик, тоже показался пустым.

Прикинув глазами расстояние от села до парома, Гриша остановился в нерешительности: если вдруг раздастся сигнал тревоги, надо очень быстро бежать, чтобы успеть вернуться к тете и увезти ее в лес. Но ему так хотелось хоть одним глазом глянуть на паром и все, что там вокруг него, такое памятное и интересное, что он не удержался и помчался что есть духу. Решил добежать туда и сразу же назад.

Ни в будке, ни возле парома, ни даже в огромной долбленке паромщика, которая обычно служила предметом раздора мальчишек, потому что с нее хорошо удить рыбу, — нигде никого не было. Став на середине парома, Гриша прислушался к далекому гулу мотора. Решил, что летит немецкий самолет. Ну это не беда. Самолеты летят на фронт. Каратели появятся не с неба. Такого еще не бывало. Глянул вниз по течению и невольно залюбовался. Стырь, уходя вдаль, делился на три рукава и, казалось, все расширялся. Между этими рукавами были большие острова, на которых могла бы поместиться целая деревня, если бы их не заливали паводки. Козырьком приложил руку к глазам, чтобы солнце не мешало рассматривать ближний остров, на котором однажды Гриша со своим и с Тимкиным отцом провел самую интересную ночь в своей жизни. Показалось, что на острове до сих пор невидимо живут замечательные легенды, которые у костра рассказывал Тимкин отец, партизан гражданской войны. Эх, туда бы теперь хоть на минутку…

И только подумал об этом, как из-за острова выплыл катер и вся река словно задрожала от надсадного рева мотора. За ним показались еще два.

Так вот что он принял за гул самолета! Бежать, бежать, сообщить людям, что немцы едут не оттуда, откуда их ждут. И он стремглав бросился к селу.

Но что сталось с ногами — они были горячими и тяжелыми. Ему казалось, что он не бежит, а только семенит на месте, как годовалый ребенок. И как назло, на огородах за селом ни души. Увидев понуро бредущую по крайнему огороду собаку, Гриша закричал во весь голос, будто собака могла передать дальше:

— Тикайте, немцы! Немцы! На катерах немцы!

Испуганно поджав хвост, серая собачка убежала, Гриша опять закричал. Но понял, что никакого крика у него не получается. От волнения голос перехватило, и он только шипит.

И вдруг увидел у крайнего дома женщину с ведрами на коромысле, удивленно смотревшую на него, бегущего прямо по грядкам. Гриша приостановился, взмахнул руками в сторону реки и закричал:

— Тетя, немцы на катерах! По речке каратели подплывают!

Женщина в испуге уронила коромысло с ведрами и убежала в дом. Даже соседям не сообщила, так испугалась.

— Шалопутная! — бросил Гриша со злостью и через ее двор помчался на улицу.

Пробегая мимо опрокинувшихся ведер, он вдруг схватил одно большое, цинковое, другой рукой прихватил коромысло и на бегу начал бить коромыслом в дно ведра и кричать одно только слово:

— Фашисты! Фашисты!

Из двора старосты наперерез ему выскочил парень в розовой рубахе с засученными рукавами.

— Чего орешь, дурной! — закричал он и выхватил ведро. — Что они тебя, резать собираются?

Видя, что с таким верзилой не справиться, Гриша бросил ему под ноги коромысло и убежал, снова крича и показывая уже выбегавшим за ворота людям в сторону реки, где все страшней ревели моторы.

Наконец на одном конце села ударили в рельс, и тут же отдалось на другом. Закричали, заголосили женщины, заскрипели, затарахтели брички. Улица сразу же заполнилась подводами, тележками, людьми, бегущими с узлами, с детьми на руках. Все село через огороды двинулось в лес.

А Грише еще далеко было до тетиного дома — она жила на другом конце. Как же он ее подвел! Бедная тетя! Что она теперь делает! Ведь она, конечно, ждет его. У нее и своих бед, а тут еще он.

Гриша бежал изо всех сил. Сердце его, казалось, вот-вот вырвется из груди. А улица уже опустела. Шум убегающих людей паводком уходил за село. Только одна лошадь, запряженная в бричку, вырвалась из какого-то крайнего двора и неслась посередине улицы, как будто ее укололи.

«Взбесилась!» — подумал Гриша и хотел посторониться, чтоб не сбила, как вдруг узнал своего гнедка и только теперь заметил длинный кнут, который хлестал коня то справа, то слева. Отбежав на обочину, Гриша увидел тетю Нину, сидевшую на бричке и отчаянно гнавшую коня. Заметив племянника, тетя закричала что-то бессвязное, пытаясь остановить осатаневшего коня. Но Гриша сумел ухватиться сзади за бричку и влезть. Пробравшись на передок, он перехватил вожжи у тети, которая безуспешно пыталась повернуть коня то в один, то в другой проулок в сторону леса. Когда он взял вожжи, тетя обхватила его обеими руками, прижалась и зарыдала, содрогаясь всем телом. Она так крепко его держала, будто бы только что выхватила из огня, спасла от неминуемой гибели и все еще не верила в это.