Рудольф Итс - Стрелы Немой скалы

Таблиц в книге было много. Друзья листали их. Пятнадцатая… шестнадцатая… девятнадцатая и… сразу двадцать первая, двадцать вторая. От первой до двадцать восьмой таблицы были на месте, кроме одной. Не было всего одной таблицы, не было таблицы двадцатой!

— Где же двадцатая таблица?..

Широкие колеса шасси коснулись посадочной полосы. Реактивный лайнер «Каравела» компании «Эр Франс» завершил очередной рейс Париж — Москва. Через несколько минут самолет подрулил к аэровокзалу и заглушил реактивные двигатели. «Каравела» сидела низко и рядом со стоявшими с двух сторон реактивными и турбовинтовыми гигантами Аэрофлота казалась маленькой и неуклюжей.

Врач и офицер-пограничник, как обычно, первыми вошли в самолет. Когда они покинули его, на трап высыпало разноязыкое пассажирское племя. Взволнованные, возбужденные люди впервые ступали на московскую землю и торопились в багажный павильон, чтобы закончить таможенные формальности.

Лишь четверо из пассажиров «Каравелы» остались в транзитном зале вокзала. Для молодой четы и их пятилетнего сына Шереметьево всего лишь пункт остановки на пути в Каир, а у мужчины в легкой спортивной куртке и светлых брюках был транзит до Карачи через Ташкент и Кабул.

Пока семейство оформляло свои билеты, мужчина подошел к телефону в дальнем углу зала. Разговаривал он недолго. Во всяком случае, когда дежурная подняла голову от стола, он уже сидел напротив нее и выжидательно теребил билетную книжку.

Стрелки больших часов показывали без пяти час. За большими окнами зала майское солнце заливало теплом и светом летное поле, свежую зелень березовой рощи.

— Мсье Констанс, самолет на Карачи вылетает в 21 час. У вас восемь часов свободного времени, вы можете отдохнуть в гостинице.

Дежурная говорила на хорошем французском языке, но мсье Констанс, который имел приобретенный в Париже билет компании «Эр Франс», не говорил по-французски.

Смутившись, он с трудом, но довольно правильно попросил:

— Повторите, пожалуйста, вашу речь по-русски. Я не Франция, я Швейцария. Я понимаю по-русски.

Дежурная повторила. Среди шума моторов, проникавшего в зал, слышен был только голос мсье Констанса.

— Нет, благодарю. Гостиницы не надо. Я бы хотел в Москву. Это возможно? Транзитной визы у меня нет. Я никогда не был в Москве… Пограничная служба на месте паспортного контроля?.. Спасибо. Благодарю, я спрошу…

Паспортный контроль находился в багажном павильоне. Здесь уже никого не было из пассажиров «Каравелы», и мсье Констансу пришлось поторопиться.

— Господин офицер, — обратился швейцарец к капитану пограничной службы, — мой самолет на Карачи (Констанс говорил торопливо) будет восемь часов вперед. Я никогда не был Москве. Здесь Кремль, Красная площадь… Я никогда не видел…

— Вы хотите поехать в город, а у вас нет транзитной визы?

Констанс обрадованно закивал:

— Да, да. Я не имею нужной визы. Как ее сделать?

— Хорошо, я вам поставлю отметку в паспорте. Только не опаздывайте к самолету.

Поставив небольшую печать в паспорте и обменяв несколько долларов на рубли, Констанс уже в два часа дня сидел в такси, уносящем его по Ленинградскому шоссе навстречу городу.

Москва предстала стройками жилых кварталов, гулом дорожных машин на новой автостраде и неожиданно засуетилась потоком пешеходов и транспорта на знаменитой улице Горького.

Констанс ничего не видел. Задумавшись, он смотрел поверх встречных домов, бульваров и прохожих.

— Кремль, — сказал шофер и посмотрел на иностранца, раздумывая, выключать счетчик или нет.

Констанс медленно перевел взгляд с водителя на счетчик. Проезд стоил четыре рубля шестьдесят копеек. Молча положив на сиденье пять рублей, швейцарец быстро вышел из машины. Вскоре он затерялся в большой толпе москвичей, устремившихся по подземному переходу на Красную площадь.

В половине четвертого мсье Констанс сидел на скамейке сквера у театра Советской Армии и вел спокойную беседу с элегантным, но несколько старомодно одетым гражданином. В это время в парке посетителей было мало. Мамаши и бабушки с детьми и внуками старались занять открытые солнечные места, а на тенистых аллеях почти все скамейки свободны. Беседе двоих, очевидно очень хороших знакомых, никто не мешал.

— Мистер Констанс, мне не совсем ясен столь повышенный интерес вашего отдела к научным трудам предков. Вы или не хотите ставить посольство в курс дела, или…

Констанс довольно невежливо перебил:

— Причем здесь «или». Вы читаете, господин Луммель, хотя бы последние советские издания? Не обижайтесь, но в одной из статей геолога Голованова, опубликованной в журнале «Наука и жизнь», — редкая сводка о древних горных выработках в Туве. Ни я, ни вы не можем поручиться, что Андронов нашел нишу с указанием пути к ценным рудным ископаемым. То, что удалось прочитать, слишком загадочно. Но если все-таки за стрелами скрыт путь к ним, что тогда?

— Русские, найдя план ниши у Андронова, найдут и путь. Я, кажется, что-то понимаю.

— Слава богу, наконец-то у нас нашелся умный человек в посольстве.

Констанс определенно насмехался и обидел собеседника. Тот встал и подчеркнуто вежливо заявил:

— Благодарю за комплимент. Надеюсь, я свободен. Не волнуйтесь, я сделаю запрос о книгах Андронова, может быть, сделаю больше, чем вы. Честь имею, посмотрим, что удастся вам.

Констанс тоже встал и примирительно сказал:

— Простите меня, господин Луммель, нервы не выдерживают. Вы же знаете, что моя просьба об экспедиции зависит от ваших успехов. Честь имею. До встречи.

К самолету Констанс не опоздал; больше того, он вернулся на аэродром к семи вечера.

Прошло полтора месяца. Во второй половине июня, когда поезд на Хабаровск с вагоном «Абакан — Москва» пересекал Волгу, мистер Констанс в Сингапуре ждал телеграммы от Луммеля. Их приходило много, но той, самой важной для швейцарца, все еще не было.

Несколько раз Андрей и Виктор вновь перелистывали таблицы. Ошибки не было. Просто отсутствовала двадцатая таблица — перерисованные тексты и изображения из ниши у Скалы письмен, названной Андроновым Немой скалой.

В дверь постучали. Веденский пытался зазвать друзей к себе, но Демидов отказался, сославшись на болезнь друга, который лежал уткнувшись в стенку. Выпроводив Веденского, Виктор вновь стал рассматривать таблицы. Теперь он заинтересовался сшивной частью и обнаружил, что на том месте, где должна быть двадцатая таблица, оставлена короткая полоса — срез. Он отогнул его и провел пальцем по сшивному краю двадцать первой таблицы. Палец почувствовал узкий желобок. На свет была заметна линия среза и внизу, на двадцать первой, — легкий разрез.