Джон Стейнбек - Долгая долина

Прошло два месяца, прежде чем темные пронзительные глазки Эммы подернулись пеленой, а рассудок помутился. И только тогда в дом пришла сиделка. Питер и сам отощал и еле держался на ногах. Соседи приносили ему пироги и кексы, но, когда они приходили снова, те так и лежали нетронутыми на кухонном столе.

Миссис Чаппел была на ранчо Рэндаллов в день, когда Эмма умерла. У Питера сразу случилась истерика. Миссис Чаппел позвонила врачу, а потом своему мужу – чтобы он пришел и помог ей, потому что Питер выл как безумный и бил себя кулаками по бородатым щекам. Когда Эд Чаппел увидел Питера, ему стало совестно за него.

Аккуратная борода была вся залита слезами, громкие рыдания оглашали дом. Временами он садился у кровати и закрывал голову подушкой, а иногда мерил шагами комнату и мычал, как теленок. Когда Эд Чаппел стыдливо положил руку ему на плечо и беспомощно проронил: «Тише, Питер, тише…» – Питер стряхнул его руку. Приехавший доктор выписал ему больничный.

Когда пришли из похоронного бюро, Питер как с цепи сорвался, с ним ничего нельзя было поделать. На людей, которые хотели унести Эмму, он накинулся с кулаками, так что пришлось насильно вкалывать ему успокаивающее – только тогда тело удалось вынести.

Однако и морфий не усыпил Питера. Он скрючился в углу, тяжело дыша и упершись взглядом в пол.

– Кто с ним останется? – спросил врач и обратился к сиделке: – Мисс Джек?

– Что вы, одна я с ним не управлюсь, доктор!

– А вы, Чаппел?

– Да-да, конечно.

– Что ж, тогда слушайте. Вот бромид, дадите ему одну таблетку, если не успокоится. А если и это не подействует, пусть примет амитал натрия. Одна капсула его точно утихомирит.

Прежде чем уйти, они помогли отвести оцепенелого Питера в гостиную и осторожно положили его на диван. Приготовив лекарства и стакан воды, Эд Чаппел сел в кресло и стал за ним смотреть.

Маленькая гостиная была чисто выметена. Питер только сегодня утром протер полы влажной газетой. Эд развел в камине огонь и, когда щепки занялись, подбросил пару дубовых поленьев. Рано стемнело. Ветер бросал в стекла брызги мелкого дождя. Эд подрезал фитиль в керосиновых лампах, зажег их и убавил огонь. В камине трещало пламя: его языки, точно волосы, вставали дыбом над поленьями. Эд долго сидел в кресле, глядя на одурманенного Питера, а потом наконец задремал.

Около десяти часов он проснулся. Испуганно вскинув голову, он посмотрел на диван: Питер сидел и смотрел на него. Эд потянулся к бутылке с бромидом, но Питер покачал головой:

– Не надо меня ничем опаивать, Эд. Доктор уже постарался, а? Я спокоен, только дурман в голове гуляет.

– Если примешь таблетку, сможешь уснуть.

– А я не хочу спать. – Он потрогал свою слипшуюся бороду и встал. – Пойду умоюсь, сразу полегчает.

Эд услышал, как Питер пустил воду на кухне, а через пару минут тот вернулся в гостиную, вытирая лицо полотенцем. Приятеля изумила его улыбка, он никогда не видел, чтобы Питер так улыбался – насмешливо, иронично.

– Похоже, я немного вышел из себя, когда она умерла, верно? – сказал тот.

– Да уж… Понесло тебя.

– У меня внутри будто что-то надорвалось, – объяснил Питер. – Словно лопнул какой-то сдерживающий меня трос, и я весь развалился на части. Но теперь все хорошо.

Эд опустил глаза, увидел, что по полу ползет маленький коричневый паучок, и раздавил его.

Вдруг Питер спросил:

– А ты веришь в жизнь после смерти?

Эд Чаппел заерзал на месте. Он не любил говорить на такие темы, потому что для этого нужно было поднимать их у себя в голове и думать.

– Ну, наверное. Если уж так ставить вопрос, то верю.

– А веришь, что… мертвые смотрят на нас с неба и видят, чем мы тут занимаемся?

– Ну ты загнул… Насчет этого я не знаю.

Питер продолжал, словно разговаривая сам с собой:

– Даже если б она меня видела и ей бы не понравилось мое поведение, все равно она не должна сердиться, ведь при ее жизни я вел себя хорошо. Она должна радоваться, что сделала из меня хорошего человека. А если я испортился, когда ее не стало, – выходит, это была ее заслуга, так? Вот и пусть радуется, что это ее заслуга. Я ведь был хорошим, правда, Эд?

– Что значит «был»?

– Ну, если не считать одной недели в году, я всегда был хорошим. Не знаю, что мне теперь и делать… – Вдруг его лицо ожесточилось. – Но одно я точно сделаю, и прямо сейчас.

Он вскочил и стянул с себя рубашку, под которой оказалась сбруя для исправления осанки. Он расстегнул крючки и сбросил ее на пол. Потом снял штаны: вокруг его живота был обмотан широкий эластичный пояс. Питер стянул его через ноги и с удовольствием почесал живот, прежде чем снова одеться. Наконец он опять посмотрел на Эда с той же загадочной насмешливой улыбкой.

– Уж не знаю, как она меня себе подчинила, да только я выполнял все ее требования. И кстати, я не верю в загробную жизнь. Когда Эмма была жива, даже если очень хворала, я ей подчинялся, а стоило ей умереть, как у меня внутри… Вот! Я словно сбрую скинул! Терпеть не мог эту штуку. Но теперь все кончено. Придется привыкать ходить без сбруи. – Он погрозил Эду пальцем и решительно заявил: – Имей в виду, живот теперь будет торчать. Не стану я его втягивать. А что, мне уже пятьдесят лет!

Эду не понравились его речи. Ему захотелось встать и уйти. Уж очень все это было странно и неприлично.

– Если примешь одну таблетку, сразу уснешь, – жалобно проронил он.

Питер не стал надевать куртку и сидел на диване в расстегнутой рубашке.

– Да не хочу я спать! Хочу разговаривать. Сделаем так: на похороны я пояс и сбрую еще надену, а потом сразу сожгу. Слушай, у меня в сарае бутылочка виски припрятана. Сходи-ка принеси.

– Нет уж, – поспешно возразил Эд. – Я в такой день пить не стану. Не могу.

Питер встал.

– Ну а я могу. Тогда будешь сидеть и смотреть. Говорю тебе, все кончено. – Он пошел к двери, а Эд Чаппел, возмущенный и подавленный, остался сидеть в гостиной.

Но Питер очень скоро вернулся и сразу, еще в дверях, начал говорить:

– Одна радость у меня в жизни была – эти отлучки по делам. Эмма была женщина неглупая, она понимала: я сойду с ума, если хоть раз в году не буду выпускать пар. Господи, как же она меня обрабатывала, когда я возвращался! – Он заговорщицки прошептал: – А знаешь, чем я занимался в этих поездках?

Эд смотрел на него во все глаза. Перед ним был совершенно незнакомый человек, и эта перемена его заворожила. От неожиданности он даже принял протянутый стакан виски.

– Нет, а что?

Питер глотнул виски и вытер рот рукой.

– Напивался в дым. Ходил в публичный дом. Так-то! Каждый вечер напивался и шел к проститутке. – Он налил себе полный стакан. – Эмма-то все знала, но помалкивала. Я бы без этих отлучек взорвался, наверное.