Арчибальд Кронин - Песенка в шесть пенсов и карман пшеницы (сборник)

– После такого обжорства меня тянет в сон. А тебя? Мы можем здесь растянуться.

Проследив за ее взглядом, я увидел, что кровать была аккуратно застелена. Должно быть, Нора это сделала, когда переодевалась после купания.

– Но день такой прекрасный, Нора. Разве не лучше полежать на верхней палубе?

– Я пробовала, – сделала она смешную гримаску. – Ужасно жестко.

– Я могу снять эти подушки с дивана.

– Ну… как хочешь, – сдалась она. – Но там совсем не так уютно, как в кровати.

Я собрал все подушки и отнес их на верхнюю палубу. Они были довольно потрепаны, кое-где с перьями, торчащими изнутри, но оказались достаточно мягкими, когда я разложил их на палубе и мы легли на них. Вокруг было блаженное тепло. Я закрыл глаза. Даже сквозь веки проникало солнечное сияние, соответствуя моему состоянию.

– Тебе удобно, Нора?

– Да, – сказала она. – Никогда не думала о подушках. Это было умно, Лори. Но где ты?

Она протянула руку. Все еще с закрытыми глазами я нашел ее маленькую ладонь и взял в свою. Она начала щекотать мою ладонь кончиком пальца.

– Я так счастлив, Нора. Огромное спасибо за все. И особенно за то, что ты со мной.

– Ты все еще слишком далеко. Давай поближе.

Когда я повернулся на бок, ее рука обхватила меня за шею. Я открыл глаза. Ее лицо было ошеломляюще близко к моему. Я видел голубые крапинки в радужках ее темных глаз, родинку, идеально отметившую краешек скулы и лишь добавлявшую прелести ее лицу. На ее верхней губе сверкала крошечная бусинка пота. Ее кожа, обычно кремово-бледная, слегка порозовела. От нее шло странное душистое тепло, заставлявшее мое сердце неровно биться и трепетать.

– Можно я тебе что-то скажу, мой дорогой Лори? – Затем медленно, с паузами между словами, как бы донося до меня сокровенный смысл каждого из них, она произнесла: – Ты мне очень, очень нравишься.

– И ты мне нравишься, Нора, дорогая, – сделал я вдох. – В самом деле, я всем сердцем тебя люблю.

– Тогда люби меня, дорогой Лори.

Она крепко обняла меня и прижалась губами к моим губам. Огромная сладкая волна прошла сквозь меня. Ничего большего на свете я не мог и желать. Меня подхватило и понесло потоком самых чистых, самых сильных эмоций, совершенно отделивших меня от моего тела, – это был восторг, экстаз души.

Увы, бедный простофиля, я не посмел предположить, что моя кузина весьма нуждалась в моем соучастии. Не было никакого сомнения в том, что я был способен ответить на ее порыв, Небеса знали, что я достаточно натерпелся, торя окольными тропами свой путь к возмужанию. Но Нора была для меня тайной, чем-то особенным, почти ангельским. Я бы скорее умер, чем оскорбил ее, мое возвышенное состояние удерживало меня от приземленных мыслей об акте, который тогда казался мне чем-то отталкивающим и неприличным. Кем я был в те минуты – полным идиотом, может, мозгляком или просто мягким, неопытным юнцом-идеалистом? Стоит ли мне презирать нынешнее поколение осведомленных подростков, которые отправляются на такие прогулки с привычным представлением о том, что там будет, и полным карманом презервативов? И простился ли я окончательно со своими серафическими грезами? Так или иначе, теперь я, по крайней мере, избавлен от необходимости изложить историю потери мной невинности, со всеми присущими этому сюжету банальностями, потому что, когда мы, затаив дыхание, блаженно пребывали в объятиях друг друга, с берега раздался громкий отрезвляющий крик:

– Мисс Нора, я принесла вам цветы для вашего дома!

– О боже! – простонала Нора. – Это миссис Ренни из гостиницы, чтоб ее разорвало.

– Часть для вас и часть для мисс Донохью! – снова раздалось с берега, и, опершись на локоть, я увидел толстую маленькую женщину, машущую нам огромными букетами нарциссов.

– Я съезжу за ними, – сказал я.

– Нет, оставайся здесь. Не двигайся ни на дюйм. Я избавлюсь от нее и тут же вернусь.

Она с неохотой встала, откинула назад волосы, и спустя мгновение я услышал всплеск весел. Вскоре над озером раздались звуки дружеских приветствий и поплыл разговор двух голосов. Миссис Ренни была болтушкой, и избавиться от нее оказалось труднее, чем Нора надеялась. Как широко было небо и как навевал дремоту тихий плеск озера! Мне стало чудиться, что я плыву сквозь облака, плыву, все более и более растворяясь в грезах, пока наконец долгая велосипедная прогулка, великолепный обед, портвейн и горячее солнце не сделали свое дело. К своему стыду, который никогда во мне не избудет, я заснул.

Когда я проснулся, было уже прохладно, солнце садилось и Норы рядом не было. Я вскочил. Она была внизу и уже приготовила чай. Вопреки ожиданию, с ее стороны не было ни упреков, ни презрения – она тепло приветствовала мое появление, разве что стала смотреть на меня с каким-то новым, непонятным, пытливым интересом. Она нежно поцеловала меня в щеку, произнеся слова одобрения, которые показались мне странными:

– Ты юноша-дитя, Лори. Такой божественный день, и нам не в чем себя упрекнуть.

– Ты тоже спала?

– Нет, родной. Я еще поплавала, чтобы остыть, затем я поставила чайник, села и немного подумала о себе.

– О чем, Нора?

– Ах, – улыбнулась она. – Когда-нибудь расскажу.

Попив чая, который оказался весьма бодрящим, мы заперли плавучий дом, высадились на берег и, навесив замок на лодочную цепь, неторопливо отправились на велосипедах домой. Нора ехала очень близко ко мне, часто клала руку мне на плечо, так чтобы было удобней разговаривать. Действительно, почти весь путь до Уинтона мы разговаривали. Я рассказал ей о стипендии Эллисона, и она посоветовала всерьез заняться этим. Еще она предупредила, чтобы я не позволял Теренсу использовать себя в его интересах.

– Терри славный малый, совсем не злой и не вредный, но палец в рот ему не клади. Что касается Донохью, этот человек обдерет как липку собственную бабушку.

Было уже поздно, когда мы добрались до Кресент-парка. Мой фонарь погас, и оставшуюся часть холма мы одолели пешком. Я взял у Норы велосипед и сказал, что поставлю оба в подвал. Когда я стоял в темноте, она быстро обняла меня и поцеловала.

– Спокойной ночи, дорогой Лори. И дай бог тебе остаться таким, какой ты есть.

Затем она поднялась по лестнице и скрылась за дверью.

Было четыре часа жаркого субботнего дня в середине июля, когда миссис Тобин принесла в мою комнату чашку с чаем. Прежде чем выйти, она покачала головой, поглядев на меня, сидящего перед горкой книг, наваленных на плетеный стол, который я откопал среди хлама Лео.

– Образование – замечательная вещь. Но на твоем месте я бы не стала так надрываться.

– Но я должен, Энни, – в отчаянии ответил я. – У меня осталось ужасно мало времени.