Арчибальд Кронин - Песенка в шесть пенсов и карман пшеницы (сборник)

[122] Вторая строчка из старинной английской детской песенки, в которой на самом деле фигурирует не пшеница, а рожь. Мы позволили себе эту небольшую замену во имя благозвучности. Целиком песенку можно перевести так: Песенка в шесть пенсов И карман пшеницы. В пироге с начинкой Сорок две синицы. (Перевод И. Куберского)

Письмо пришло экспресс-почтой в конце дня.

Я с довольным видом стоял на террасе лечебницы возле Хозяйки Мюллер, привычно изображая вежливый интерес к тому, как дети набиваются в большой зеленый туристский автобус, который должен был доставить их через горный перевал Эхберг в Базель на чартерный ночной рейс обратно в Лидс. Дождей за минувшие шесть недель почти не было, и эта мелюзга выглядела здоровой и всем довольной, прилипая к открытым боковым окнам, чтобы выкрикнуть auf Wiedersehen [123] До свидания (нем.) . и прочие нахватанные в Schweizerdeutsch [124] Швейцарский немецкий язык (нем.) . словечки. Дети размахивали бумажными швейцарскими флажками, которые Хозяйка всегда раздавала вместе с образцами национальной гордости – брусками молочного шоколада. Когда автобус покатил по дороге, все запели «Lili Marlene» [125] Песня, ставшая популярной во время Второй мировой войны как у немецких солдат, так и противостоящих им солдат союзных армий. Автором слов был учитель Ханс Ляйп (1893–1983) – сын портового рабочего из Гамбурга, впоследствии известный поэт и художник. . Они прихватили и эту песню, бесконечно крутя в игровой комнате старую поцарапанную пластинку.

– Ну, это последняя летняя группа, Хозяйка, – заметил я в поэтическом настрое, когда автобус исчез за ворсистым краем хвойного леса. – Славные были сорванцы.

– Ах, Herr [126] Господин (нем.) . доктор. – Она осуждающе, но притом с симпатией подняла палец. – Почему вы должны говорить этот слово «сорфанцы»? Эти последний дети были добрый дети, а для меня добрый дети есть изделие Бога.

– Но, Хозяйка, – быстро нашелся я, – «сорванец» – это просто английская идиома с ласкательным значением. В Британии люди самого высокого ранга могут публично отзываться о своих потомках как о сорванцах.

– Ах так? Вы серьезно?

– Уверяю вас.

– Так! Забавная ласкательность. Английская одиома [127] Возможно, шутливая аллюзия на слово odious – одиозный, гнусный (англ.) . знатных людей.

– Именно.

Ее маленькие глаза глянули на меня со снисходительным одобрением. Хюльда Мюллер была толстой женщиной лет шестидесяти, похожая на архитектурную постройку позднего викторианства с выдающимся портиком. Колючие седые волосы торчали из-под ее белой шапочки на шнурке, ее пробивающиеся усики были незаметно припудрены. Облаченная до пят в бесформенное белое платье, которое были обречены носить кантональные сестры-хозяйки, она была образцом истинной швейцарки. Правильная, помешанная на чистоте, без чувства юмора, невыносимо скучная и чуть ли не сноб, в примитивном смысле этого слова, проникнутая врожденным германским почтением к чинам и рангам. Но толковая и работящая, пашущая по пятнадцать часов в день, справляющаяся с нехваткой персонала в палате и на кухне, потчующая меня так, как никто прежде не потчевал на протяжении всей моей жалкой карьеры.

– Мне очень приятно, что вы объясняете такие одиомы, Herr доктор Кэрролл. Вы человек знающий и из Hochgeboren [128] То есть из «благородных» (нем.) . .

– О, пожалуйста, Хозяйка, вы получите все одиомы, какие только у меня есть.

Эй, поосторожней, клоун, не заходи слишком далеко. Я сверкнул в ее сторону улыбкой, постаравшись придать таковой очарование. В любом учреждении это первое правило выживания рядом с сестрой-хозяйкой. И так как я получил небесное послание всего семь месяцев назад, то усердно окучивал Хюльду, вешая ей на уши вдохновенную лапшу, создавая благородных предков, дабы укрепить свой имидж. Так что теперь этот старый огнедышащий дракон, этот ветеран больничных уток, эта жрица Гиппократа в белой сутане была полностью моей, или, точнее, я был ее ясноглазый Junge [129] Мальчик (нем.) . .

– Теперь у нас перерыв на шесть неделя, – размышляла она. – Вы вернетесь к работа аспирантом в Zurich Kantonspital ? [130] Кантональная больница (нем.) .

– Я буду туда ездить по крайней мере раз или два раза в неделю, – подумав, согласился я. – Начиная со вторника.

– Ах, как хорошо иметь молодой, напористый, научный доктор. Наш бывший Herr доктор был… – она покачала головой, – ein Schrinker [131] Здесь : сморчок (нем.) . .

– Das war nicht gut für Sie [132] Это было плохо для вас (нем.) . , – ответил я, продемонстрировав свой прогресс в разговорном немецком.

– Nein, aber das ist ein Problem für seine neue Frau [133] Нет, но это проблема для его новой жены (нем.) . . — Прояснив таким образом, что женатые доктора нежелательны в данной лечебнице, она посмотрела на часы, висевшие у нее на груди. – А теперь пойду присмотреть за ваш чай. – Отойдя, она лукаво взглянула на меня. – Вам ведь нравятся сырники с яйцо и хлебный крошка – я их специально для вас готовить.

– Хозяйка, они прелесть… А вы… вы просто прелестница.

Она хихикнула – не удивленная, а просто польщенная.

– При лестнице? Это хорош?

– Лучше не бывает.

Когда она ушла, я вдруг рассердился на себя. Она была по-своему доброй и достойной уважения. И разве я не должен благодарить свою счастливую звезду за пребывание здесь? Наконец-то я в шоколаде после восьми лет всевозможного дерьма в виде общей практики.

Окончив университет в Уинтоне, я отправился в Австралию судовым врачом на грузовом корабле, а затем вернулся в полной боевой готовности для прыжка на Харли-стрит [134] Харли-стрит – район в Лондоне, где сосредоточены медицинские центры, в настоящее время – в основном частные клиники премиум-класса. . Довольно скоро выяснилось, чего стоят финансовая и профессиональная составляющие шотландского высшего, низко котируемого образования. Кому ты такой нужен, с огородным навозом на сапогах и кашей, еще не просохшей на губах? Сначала несколько случайных заработков, один в Хайленде у тяжко пьющего члена клана Макклуфов, затем – недолго – ассистентом, а далее – в трущобах Уинтона, где, чуть ли не голодая, я сверхурочно принимал страдающего ожирением старого тунеядца, который пригребал ко мне после выходных, проведенных в Глендрум-Гидро, с кучей карт меню, предлагавших самые разные блюда, тотчас же садился и, пуская слюни на пузо, читал их мне одно за другим.

Затем долгая работа помощником врача в Ноттингеме при довольно смутных видах на партнерство, чему так и не было суждено осуществиться. Но стоит ли расширять сей печальный список: бесконечные часы тяжелых операций, ночные вызовы, медицинские страховки, которые в результате оказывались поддельными, скудная, нерегулярная сухомятка, неравномерное разделение труда под самодовольные тирады: «Да, кстати, Кэрролл, мы с женой собираемся на званый ужин и в театр. Ты не против разделаться с этими тремя последними вызовами, которые только что поступили?»