Альберт Бехтольд - Петр Иванович

– Но как же такое возможно! – и попыталась продолжить: – Послушайте…

Но Ребман ее прервал:

– Евгения Генриховна, если вы кому-нибудь хоть словом об этом обмолвитесь!..

– Знаете что? Расскажите-ка мне лучше не о женщинах, а о том вашем школьном друге.

– О каком еще друге?

– О негре или кто он там был. Дядя Карлуша как-то говорил, что это была интересная история о необыкновенном мальчике.

– Да, таким он и был. Он был неуязвим для змеиного яда и прочей отравы, ничто его не брало и не пугало.

– А где он теперь?

– Этого я не знаю, никогда больше ничего о нем слыхал. Он внезапно исчез, когда мы были на школьной экскурсии. Потом я получил от него единственное письмо, где он сообщал о том, что совсем обнищал и вынужден изображать паяца перед ломовыми извозчиками в заведении сомнительной репутации. Больше от него не было вестей. Иногда я гадаю, где он теперь и чем занимается. Между прочим, у меня здесь в Москве тоже есть друг, такой же чудак – я, видите ли, почему-то всегда оказываюсь в компании оригиналов. Этот, например, убежденный большевик. При этом он утверждает, что его цель – осчастливить все человечество! Как и у многих русских, у него не все дома.

– Отчего вы так решили?

– А оттого, что тут каждый воображает себя новым мессией, которого весь мир ждет не дождется. Вот и мой приятель такой же. А в остальном – он замечательный человек. Однажды сказал, что перед тем, как жениться, нужно прожить вместе один «испытательный год», тогда на земле было бы намного меньше несчастий.

– Я тоже придерживаюсь такого мнения, – к большому удивлению Ребмана отозвалась Женя, – необходимо как следует узнать друг друга со всех сторон, прежде чем…

– Заключать союз!

– Да, в каком-то смысле, можно и так сказать. Среди моих знакомых есть несколько подобных примеров. Однако вернемся к началу нашего романа, не станем торопить событий, мы ведь все еще на первой странице.

Тут как раз послышался призыв Карла Карловича: пора и честь знать, у хозяина дома завтра с утра много дел.

Ребман тут же поднялся:

– Да, пора идти, не то еще выставим себя в неприглядном свете, как небезызвестный Хахель из Шляйтхайма .

– А ну-ка расскажите, что это еще за «хахаль»! – раздалось со всех сторон.

– В другой раз, не то придется оставаться здесь до завтрашнего утра.

– Нет, очень кратко, чей хахаль?

– Не Хахаль , а Хахель, он же Хайнрих, по-русски, Генрих – тезка нашего хозяина.

– И что же натворил этот тезка?

– Ничего особенного, кроме того что всю зиму проводил на дворе, чтобы сэкономить на дровах, а потом до часу ночи грелся у соседей. Однажды сосед Самуэль ближе к полуночи не выдержал и закричал: «А ну, жена, раздевайся давай, чтобы этот Хахель наконец убрался домой!»

Прошло несколько дней, и как-то вечером Ребман по случаю дождя остался дома и против обыкновения не поехал в клуб. Внезапно раздался звонок – на проводе был Карл Карлович:

– Какие у вас планы на воскресенье?

– Я занят! – не раздумывая, ответил Ребман: на самом деле он собирался поехать посмотреть, чем занята Ольга, с которой не видался уже целых три дня.

– Подумайте.

– Занят, занят и еще раз занят!

– Жаль. Мы собрались в поместье к шурину. Там очень уютно, еды и питья вдоволь. Поезжайте же с нами! Сможете продолжить свой роман.

– Он и сам собою продолжится, дьявол уже посеял свой чертополох, – смеется Ребман. – Благодарю, что обо мне вспомнили.

– Что ж, значит, в другой раз. Кстати, о вас здесь вспоминают. Женечка, подойди!

И вот уже в трубке звучит Женин голос:

– Как поживаете, Петр Иваныч, как там наш роман?

– Я уже только что имел удовольствие доложить Карлу Карловичу о том, что сюжет ловко закручивается сам по себе: дьявол показывает коготки.

– Не желаете ли проверить на слушателях? Может быть, тогда все примет совсем другой оборот: например, дьявол будет посрамлен и низвержен?

– Нет, как правило, в таких случаях добрая фея не имеет власти над Люцифером, здесь он в своем праве. К великому моему сожалению.

– Но вы ведь еще к нам придете? Или вам здесь не понравилось? Может быть, я была слишком любопытна?

Ребман выдерживает паузу. В телефонном разговоре она получается еще более значительной, драматическое напряжение нарастает. Наконец он говорит:

– Собственно, это мне следовало бы спросить, не был ли я излишне болтлив. Наверняка вы так подумали. Но вообще-то я вовсе не таков.

– Тогда я тем более рада вашей откровенности. Надеюсь и впредь оставаться вашей наперсницей. Тут дядя Карлуша говорит, что вы не сможете быть у нас в субботу?

– Нет, у меня тренировка в клубе.

Кажется, кто-то в небесной канцелярии подслушал их разговор. И, назло Ребману, в субботу уже с утра над Москвой разверзлись все хляби небесные – полило, как из ведра.

Как же быть? В клубе в любую погоду обретается несколько преданных Воробьевке душ, можно потанцевать, поиграть в шахматы, послушать граммофон – скучать не придется! Наверняка будет Клавдия – она всегда там. А вот Ольга не придет. И все пойдет коту под хвост, ведь без Ольги эти забавы не стоят и выеденного яйца.

От скуки он долго сидит в «Лубянском кафе», иногда делая знак виолончелисту, чтобы тот для него что-нибудь сыграл. Этот виолончелист, при желании, мог бы стать одним из лучших исполнителей во всей России. Сам профессор консерватории называл Константина Ларионовича своей надеждой: «Уже давно не было у нас действительно великих виолончелистов, и вот появился наконец!» Но теперь он музицирует в кафе. Однако и здесь его гений проступает изо всех пор. Если он в ударе или если он кого-то особенно рад видеть, – но только тогда, – этот музыкант играет, как бог. Как только Ребман входит, виолончелист улыбается ему своим мягким, с размытыми чертами лицом и начинает исполнять свой любимый репертуар, чаще всего – из старых мастеров. Тогда в кафе становится так тихо, что слышен каждый вздох, в то время как обычно здесь не услышишь даже собственного голоса. Хозяин с Ребманом тоже подчеркнуто приветлив, ведь он смекнул, что виолончелист выкладывается только тогда, когда появляется этот молодой загорелый швейцарец.

Он сидит за своей простоквашей и стаканом чаю без сахара до одиннадцати часов. Затем провожает музыканта домой. Когда Ребман наконец возвращается к себе, уже начинает светать.

И снова вопрос, чем же заняться? Валяться в постели? Но он ведь не болен! Несколько раз на даче, когда стояла такая духота, что все были словно неживые, он уже пробовал подремать в гамаке под елью. Но когда просыпался, чувствовал себя словно с похмелья, его даже тошнило. Нет, спать днем – это не для него!

И читать ему не хочется. Хоть он и взялся снова читать Толстого, теперь уже в оригинале, когда съехал от пастора, нынче книга его совсем не занимает.