Юрий Кузнецов - Тропы вечных тем: проза поэта

— В каком смысле ты говоришь «скоро вы будете вместе со мною в Раю»? Ты сам будешь в Раю, как временный спутник Христа? Как герой будущей поэмы о Рае? Или же прозреваешь самого себя в Раю?

— Я попал в Ад по своему поэтическому желанию, а задавать вопрос о Рае преждевременно. Говорить о Рае я не буду. Моя поэма о Рае ещё не написана.

— А как же Иван Грозный тебе говорит: «Будешь в Раю, передай ей платок в знак свиданья»?

— Это уже дело Ивана Грозного. Его мнение. Его интуиция. Может быть, он уже предчувствовал. Если человек попал живой в Рай и на него не действует наказание, то это какой-то особый человек. А в Аду я бывал. Сначала поэт варился в огне, в печи, как у нас традиционно считают, а потом мы на тучу вдвоём с Ним зашли и уже затем туча отправилась в Рай. Меня взяли как бы с оказией. Бог всех праведников, всех, кого он простил, отправляет в Рай. Но то, что сейчас души находятся в Раю или в Аду, — это ещё не окончательно. Когда будет Страшный Суд и грешники все предстанут как бы заново, кому-то простятся грехи, если молились за него на земле. Потом уже будет Рай окончательный.

— Не окажется ли твой «Рай» вторым томом «Мёртвых душ» Гоголя?

— Православный человек Чистилище отрицает. А Гоголь Чистилище взял, описал и даже этого не заметил. Так он был сильно увлечён Данте, что не заметил разницы в наших религиях. Как же тебя будут читать в России? Но воображение у него было сильное. Он был ослеплён величием Данте: Данте сделал, и я сделаю. Только силёнок у Гоголя не хватило… Но дело не в этом. О Рае же…

В жанре прозы изображение Рая невозможно. Поэзия может воссоздавать поэтическую реальность, не похожую на реальность окружающего мира. А Гоголь решил это изобразить средствами прозы. Все попытки в прозе передать поэтическую реальность не получаются. Высшее достижение прозы — это, скажем, капитан Тушин у Льва Толстого, то есть слияние с реальными ощущениями жизни.

А что касается поэтической реальности в прозе… Возьмём изображение Христа в романе Михаила Булгакова. Никак он не смог дать средствами прозы образ Христа — Богочеловека. И он дал нам в романе Христа просто как человека. Ренановская ересь!

Более того, замахивался на изображение Христа и Фёдор Михайлович Достоевский, хотел что-то святое в реальной жизни увидеть, в человеке, не в монахе, не в святом отшельнике, а в простом гражданине. Это был его первичный замысел, но потом, по ходу исполнения, он увидел, что ничего не удается, и роман озаглавил «Идиот». Не «Святой», а «Идиот». У него хватило понимания. Или помнишь, как искренне каялся Раскольников, а народ ему говорит: «Напился?» Не поверили…

Вот почему Николай Гоголь потерпел поражение. Бахтин считал, что у него, как в бинокле, который расфокусирован, стала искажаться действительность. Он хотел видеть людей, которых в жизни нет. А в поэзии это можно…

— Если ты, как поэт, говоришь, что литеры Гутенберга — черти, чьё имя — легион, то какими литерами напечатана Библия? Какими литерами напечатана поэма Кузнецова? Нужны ли тогда вообще книги?

— Литеры, они же не есть буквы сами по себе — это уже напечатанные машинные знаки. А Библия была от руки написана, и все святые писания до Гутенберга создавались.

— Ну а твои поэмы — они же в в литерах? Значит, они «адовы»?

— Ты же видел мои черновики, они от руки написаны.

— А когда ты отдаёшь свою рукописную поэму в пасть печатной машины, с ней что-то происходит?

— Да, я отдаю в печать. Но Гутенберга проклинали и наш Василий Розанов, и другие мыслители. Наряду с печатанием нужных произведений, богоспасительных, прекрасных, высокохудожественных, напечатано столько мрази и дьявольщины, что в целом печатная машина страшнее водородной бомбы.

Самый большой вред духовности нанесли не энциклопедисты, не Вольтер, а Декарт с его культом машины. Поэтому он у меня в Аду. Там же, в Аду, и Ламетри — человек-машина. Там же и Норберт Винер, отец кибернетики. Вот ряд и выстраивается. Там же и Фауст… А Декарт, как известно, когда систему свою философскую создал, увидел, что она без Бога обходится, но, чтобы сделать первый толчок, он ввёл в свою философию Бога, а потом уже всё завертелось без него. И пошла крутиться вся эта машинерия! Все, кто заменяет человека машиной, кто машинизирует человека, служат дьяволу.

— Как ты определяешь степень ответственности той или иной исторической личности? Не боишься роковых ошибок, помещая человека в Ад?

— Люди-машины — это одна часть людей Ада. Люди-политики — другая часть. Люди-предатели — третья часть. Без кого-то я и мог в поэме обойтись, а без многих — никак нельзя было.

— Почему ты обошёл Никона и Аввакума?

— Насчёт Никона не знаю, а Аввакум — он в Раю будет. Я ещё подумываю, будет ли в Раю Григорий Распутин? Я склонен к этому, подумаю. Конечно, от себя я никуда не денусь, но я старался как можно больше внести объективности и в мировую, и в русскую историю. Чтобы это не только от меня исходило. Чтобы мой взгляд вписывался в большой угол зрения других людей. А что касается живых людей, попавших у меня в Ад, думаю, это почти бесспорно. Много зла сделали. Ответственны перед Богом. Те, например, кто подписал письмо 42-ух либеральных писателей об уничтожении инакомыслящих, — куда их было девать? Только в Ад.

— Меня больше всего поразили твои родные кубанские казаки, ничего не могущие сказать перед Богом, кроме одной буквы «А…».

— Мой взгляд на родное казачество — безнадёжен. Я не вижу реального возрождения. Сильно подорваны генетические корни казачества. Если бы не были подорваны, да ещё несколько раз подряд, тогда бы казачество и могло возродиться. А так — нет. Дед мой был казак. Отец — так-сяк, а во мне уже ничего и не осталось. При всём этом отношении к казачеству, конечно, в поэме заметно и большое сочувствие автора.

Но может ли казак с его буквой «А…» олицетворять весь русский народ? Конечно, нет. Казаки всегда любили вольницу, но они были склонны поддаваться сепаратизму при всяких наших военных сотрясениях. Они не были ядром русского народа. Их организовали: живите общиной вдоль всей границы, вплоть до Камчатки. Приамурские, оренбургские, это как бы погранично организованная часть русского народа была. Но их здорово подорвали. Всё это в «Тихом Доне» описано. Всех расказачили, раскулачили, разослали по лагерям. И не вижу я сегодня в них какой-то опоры. Между прочим, этот казак в Аду с буквой «А…» — конкретное лицо, сын атамана. Спился начисто. Только и мог выкрикнуть букву «А…». С другой стороны, «А» — это первая буква, может, кто скажет и другие?

— Как происходил у тебя отбор в Ад? Что за парочки душ, например, у тебя туда попадали?