Алекс Хейли - Корни. Часть I

Ситафа отошёл к другим ребятам, поговорил с ними. Двое из них подняли и понесли раненую собаку. Кунта махнул Ситафе, чтобы он пошёл с другими. Став на колени, он начал сдирать с козы шкуру, работая ножом так, как это делал отец. Забросав тушку козы камышом, он взял шкуру и направился в сторону деревни.

Кунта с отчаянием надеялся, что это кошмарный сон, что он сейчас проснётся, но в руках у него была сырая шкура. Ему хотелось умереть, но он знал, что его позор падёт на предков. Наверное, Аллах наказал его за хвастовство, думал Кунта со стыдом. Он остановился, стал на колени в сторону восхода солнца и начал молиться, прося прощения.

Каждый шаг, казалось, приближал Кунту к концу — к концу всего на свете. Вина, страх и оцепенение, сменяя друг друга, накатывались, парализуя тело. Его прогонят. Он будет скучать по Бинте, Ламину и Ньо Бото. Он даже будет скучать по занятиям в школе. Он думал об умершей бабушке Йейсе, о своём святом дедушке, чьё имя он носил, а теперь опозорил. Он думал о своих знаменитых дядях и об их новой деревне. Он думал о козе и её неродившемся козлёнке. И пока в голове его пробегали все эти мысли, он старался не думать о самом страшном — об отце.

Он остановился, как вкопанный, и перестал дышать.

Навстречу ему бежал Оморо. Откуда он узнал?

— С тобой всё в порядке? — спросил отец.

Язык у Кунты присох к нёбу, и он с большим трудом выдавил из себя: «Да, папа».

Но Оморо уже ощупывал его живот и понял, что кровь на рубашке была от шкуры козы.

Выпрямившись, Оморо взял шкуру и положил её на траву. «Садись!» — велел отец, и Кунта, дрожа от страх, сел. Оморо сел напротив.

— Тебе нужно знать одну вещь, — сказал Оморо. — Все люди ошибаются. Когда я был в твоём возрасте, у меня лев тоже задрал козу. — Приподняв рубашку, Оморо показал бледный шрам на бедре. — Это было уроком для меня. И ты должен знать: никогда не беги на дикого зверя! — Он посмотрел прямо в глаза Кунте. — Ты понял?

— Да, папа.

Оморо встал, поднял шкуру и швырнул её далеко в кусты.

— Тогда больше не о чем говорить.

Голова у Кунты кружилась, когда он шёл в деревню следом за отцом. В этом момент чувство вины и чувство облегчения не шли ни в какое сравнение с любовью, которую он испытывал к отцу.

Кунте исполнилось десять дождей, и ребята его возраста заканчивали учёбу, которая проходила дважды в день с тех самых пор, как им исполнилось пять дождей. Когда наступил день окончания школы, родители Кунты и его сверстников уселись в первые ряды на школьном дворе, сияя от гордости.

Пока Кунта и другие рассаживались на корточки пред арафангом, деревенский алим читал молитву. Затем арафанг встал и начал оглядывать своих учеников, жаждущих, чтобы их спросили первыми. Кунта оказался самым удачливым.

— Кем были твои предки, Кунта Кинте?

— Сотни дождей тому назад на земле Мали, — уверенно ответил Кунта, — мужчины рода Кунте были кузнецами, а их женщины изготавливали горшки и ткали ткани.

При каждом правильном ответе все собравшиеся громко выражали своё одобрение.

После этого арафанг стал задавать вопросы по математике. «Если у бабуина семь жён, а у каждой жены по семь детёнышей, и каждый детёныш будет съедать по семь земляных орехов сеть дней подряд, то сколько всего орехов должен украсть бабуин с чьего-нибудь участка?». После долгого вычисления на дощечках первым выкрикнул правильный ответ Сатифа Силла.

Далее мальчики написали свои имена по-арабски. Как и другим ребятам, Кунте было очень трудно читать буквы. Это было даже труднее, чем научиться их писать. Им всем хотелось, чтобы писать и читать было так же легко, как научиться понимать удары барабанов. С большой гордостью за свою семью Кунта встал и по указанию арафанга прочитал вслух суры на последней странице Корана. Заканчивая чтение, он прижал книгу ко лбу и произнёс: «Аминь!»

Когда чтение закончилось, арафанг пожал руку каждому ученику и объявил, что поскольку занятия в школе окончены, мальчики теперь вступили в возраст третьего кафо. Собравшиеся разразились громкими приветствиями. Бинта и другие матери быстро сняли крышки с кувшинов и чашек, полных вкусных блюд и церемония окончания школы закончилась пышным обедом.

На следующее утро, когда Кунта выгнал коз, Оморо, подойдя к нему и показав на молодую козу и крепкого козла, сказал: «Эта пара — подарок тебе за успешное окончание школы». И не успел Кунта пробормотать слова благодарности, как Оморо ушёл, как будто каждый день дарил по паре коз. Кунта постарался скрыть своё волнение, но как только отец отошёл, он так громко крикнул от радости, что козы испугались и побежали. К тому времени, когда Кунта собрал коз и выгнал их на пастбище, его сверстники были уже там и хвастались друг перед другом своими собственными подаренными козами.

До следующего новолуния Оморо и Бинта отдали третью козу — на этот раз арафангу, за обучение. Если бы они были богаче, они были бы рады подарить даже корову. А некоторые родители, недавно ставшие рабами и нечего не имевшие, предлагали в качестве подарка свои руки, чтобы поработать одну луну на его участке.

Луны сменялись, превращаясь в сезоны, и так прошёл ещё один дождь. Кунта и его товарищи уже обучили Ламина и других детей его кафо пасти коз. Приближалось долгожданное время. Не проходило ни дня, чтобы ребята не чувствовали беспокойства и радости от приближающегося дня урожая, после которого всех ребят третьего кафо (в возрасте от 10 до 15 дождей) уведут далеко от деревни, откуда они вернутся через четыре луны уже мужчинами.

Перед самой уборкой урожая все ребята третьего кафо рассказывали друг другу о том, как их матери тайком измеряли им головы.

После уборки урожая начался праздник, но Кунту не радовали танцы и музыка. Вечером накануне последнего дня праздника Кунта молча доедал свой ужин в хижине Бинты, когда Оморо вышел и стал позади него. Краем глаза Кунта увидел, что Оморо поднимает что-то белое, но не успел он повернуться, как отец натянул ему на голову длинный белый мешок. От ужаса Кунта онемел. Он почувствовал, как отец твёрдо взял его за предплечье, заставляя подняться, а затем повёл назад и толкнул на низенькую табуретку. Кунта был рад сесть, поскольку ноги его совершенно ослабели, а голова кружилась. Он сидел очень тихо, стараясь привыкнуть к темноте.

В хижине стало очень тихо. Борясь со страхом, Кунта постарался сосредоточиться на звуках. Ему подумалось, что он слышит, как двигается Бинта, но он не был уверен. Он хотел знать, где был Ламин и Суваду, от них бы обязательно шёл шум. Только одно он знал наверняка: ни Бинта, никто другой не будет с ним разговаривать, тем более снимать с него мешок.

Даже такие малыши, как Ламин, знали, что происходит с тем, кто проявит слабость или трусость во время периода подготовки мальчиков, которые должны стать охотниками, воинами, мужчинами — всё за двенадцать лун. К любому такому мальчику, который не сумеет пройти через все испытания этого периода всю оставшуюся жизнь будут относиться как к маленькому, даже когда он станет взрослым. Его будут сторониться, деревня не разрешит ему жениться. Такие люди, как слышал Кунта, обычно незаметно покидали деревню, и даже их родители никогда не вспоминали о таком ребёнке. Кунта представил, как ему пришлось бы уйти из деревни, и ему стало не по себе. О таком он даже не мыслил.