Марсель Эме - Человек, проходивший сквозь стены

— Уроки? — пробормотал Люсьен.

— Да, уроки.

— Я готовил их вчера вечером, после того как вернулся из школы.

— Я не спрашиваю, готовил ли ты их вчера вечером. Я спрашиваю, приготовил ли ты уроки на завтра?

Драма назревала; всем хотелось избежать ее, но из опыта было известно, что всякое вмешательство при подобной ситуации лишь испортит дело и злость господина Жакотена выльется во вспышку ярости. Обе сестры Люсьена дипломатично делали вид, будто все это их не касается, а мать, чтобы не участвовать в тяжелой сцене, отошла к буфету. Господин Жакотен уже готов был взорваться, но ему не хотелось окончательно похоронить новость о том, что его представили к академическим пальмам. Все обошлось бы, если бы не тетя Жюли; движимая великодушием, она не сдержалась:

— Ну что вы пристали к бедному мальчику? Он же вам сказал, что занимался вчера вечером. Надо же ему и поиграть!

Оскорбленный в своих лучших чувствах, господин Жакотен сухо возразил:

— Попрошу вас не вмешиваться в воспитание моего сына! Я — его отец — знаю, что делаю, и хочу, чтобы он вел себя так, как я считаю нужным. Когда у вас будут свои дети, можете выполнять все их капризы!

Тетя Жюли, которой было семьдесят три года, заподозрила, что намек на ее будущих детей не что иное, как насмешка. Обидевшись в свою очередь, она вышла из кухни. Люсьен провожал ее сочувственным взглядом, пока она, отворив дверь в сверкающую чистотой столовую, ощупью искала на стене выключатель.

Когда дверь за тетей Жюли закрылась, господин Жакотен призвал всех в свидетели, что он не сказал ничего такого, чем можно было оправдать ее уход. Он пожаловался, что его нарочно старались рассердить, выставить грубияном. Ни жена, ни дочери, убиравшие со стола, не решились поддержать его, хотя, быть может, это разрядило бы атмосферу. Их молчание было новым оскорблением, и господин Жакотен гневно обратился к Люсьену:

— Я все еще жду твоего ответа. Приготовил ты уроки или нет?

Люсьен понял, что, затягивая ответ, ничего не выиграет, и принудил себя броситься в воду:

— Нет, я не сделал урока по французскому.

В глазах отца появился радостный огонек. Ему, видимо, доставляло удовольствие мучить мальчика.

— Почему же, скажи на милость?

Люсьен пожал плечами в знак неведения и даже удивления, как будто вопрос был нелеп.

«Я его отлуплю-таки!» — пробормотал отец, впиваясь в Люсьена взглядом.

С минуту он молчал, созерцая, до какой глубины нравственного падения дошел его неблагодарный сын, который без всякой основательной причины не приготовил урока и даже, очевидно, не раскаивается в этом…

— Я так и думал! — начал наконец господин Жакотен, повышая голос с каждым словом. — Ты не только опять взялся за свое, ты еще и упорствуешь. В прошлую пятницу учитель дал вам задание. У тебя была целая неделя, чтобы его выполнить, но ты не удосужился это сделать. И если бы я не спросил, ты отправился бы завтра в школу, так и не приготовив урока. Мало того, ты сегодня весь день лодырничал, шлялся. И с кем? С Пишоном, Фурмоном, Шапюзо — с самыми что ни на есть шалопаями, худшими учениками класса. С такими же лентяями, как и ты. Рыбак рыбака видит издалека! Уверен, что тебе не пришло бы в голову провести часы досуга с Берюшаром. Ты считаешь, что дружить с прилежным учеником унизительно. Да Берюшар и не стал бы с тобой дружить! Я уверен, что он не захотел бы водиться с тобою, он никогда не шалит. Шалить — на это ты мастер. Берюшар работает. Вот почему он один из лучших учеников. На прошлой неделе его поместили в списке тремя строчками выше тебя. Думаешь, это мне приятно? Ведь я весь день сижу в конторе с его отцом. А он — не бог весть кто. В самом деле, что представляет собой Берюшар-отец? Работяга, конечно, но способностей у него — кот наплакал. И в политике он разбирается нисколько не лучше, чем в делах. Он и понятия не имеет о политике. Ему это известно, и когда мы толкуем на разные темы, он чувствует себя не в своей тарелке. Но когда ему случается говорить о своем мальчишке — первый, мол, ученик! — он отыгрывается, кладет меня на обе лопатки. Каково это мне? У меня, к несчастью, нет такого сына, как у Берюшара… Первый по языку, первый по арифметике! Так и хапает все награды… Вот это сынок! Люсьен, перестань вертеть кольцо от салфетки! Я не допущу, чтобы ты слушал меня с таким видом, как будто тебя здесь нет. Слышишь? Или без пары затрещин ты не вспомнишь, что я твой отец? Лодырь, бездельник, лоботряс! За целую неделю не приготовить урока! Если бы у тебя было совести хоть на грош если бы ты хоть на минуту задумывался над тем, как отцу тяжело, то не поступал бы так. Ты не знаешь, что такое благодарность, иначе ты выучил бы урок. Я весь день тружусь не покладая рук! На мне лежат заботы обо всех вас, о вашем будущем. А когда я состарюсь и выйду в отставку, кто обо мне позаботится? Нужно рассчитывать только на самого себя, а не на других. Я ни у кого не одалживал даже су, всегда сам выпутывался из беды. Родные мне никогда не помогали. Отец не позволил мне учиться в школе, двенадцати лет меня отдали в мастерскую. Мне приходилось в любую погоду возить тележки с товаром. Зимой я мерз, летом моя рубаха прилипала к потной спине… А тебе живется вольготно, тебе повезло — у тебя слишком добрый отец. Но так продолжаться не может. Подумать только: урок по родному языку! Лодырь, шалопай! Быть добрым — значит быть бесхарактерным. А я-то собирался повести вас всех в среду на будущей неделе смотреть «Бургграфов»! Я так и знал, что дома меня ждет неприятность. Когда меня нет — во всем беспорядок: и уроки не приготовлены, и по хозяйству не ладится. И, разумеется, выбрали именно такой день… — Господин Жакотен сделал многозначительную паузу. Из скромности и деликатности он даже полузакрыл глаза. — День, когда я узнал, что меня хотят представить к академическим пальмам! Да, вот какой день вы выбрали!

Господин Жакотен выждал несколько секунд, чтобы: посмотреть, какое впечатление произвели его слова. Но после столь длинной обличительной речи они не дошли до сознания домочадцев. Эти слова услышали, но пропустили мимо ушей, как и все остальное. Лишь одна госпожа Жакотен, знавшая, что муж уже два года ждет награды за безвозмездное выполнение обязанностей казначея местного филармонического общества, поняла, что произошло какое-то важное событие, но не разобрала толком, в чем дело. Слова «академические пальмы» показались ей странными, несуразными, и она представила себе мужа, в фуражке почетного музыканта, сидящим на самой верхней ветке кокосовой пальмы. Наконец она постигла переносный смысл этих слов (немалую роль здесь сыграла боязнь, что ее упрекнут в недостаточном внимании) и уже раскрыла было рот, чтобы выразить приличествующую случаю радость. Но момент был упущен: господин Жакотен, которому равнодушие членов семьи доставляло горькое наслаждение, испугался, как бы слова жены не смягчили оскорбительного молчания, и поспешил опередить ее.