Марсель Эме - Человек, проходивший сквозь стены

За столом господин Жакотен был весел и даже ласков со всеми. Несколько наигранное благодушие сквозило и в его взгляде, и в разговоре. Он проявил скромность и не сразу задал ожидаемый Люсьеном вопрос, который так и вертелся у него на языке. Впрочем, царившая за столом атмосфера мало отличалась от обычной. Веселость главы семьи, вместо того чтобы ободрить домочадцев, лишь усугубила стесненность, которую они всегда испытывали в его присутствии. Напрасно госпожа Жакотен и дочери пытались подладиться к хорошему настроению домашнего тирана. Что касается тети Жюли, то она сочла необходимым насупиться, подчеркивая, что столь необычное благодушие и удивляет, и оскорбляет ее. Господин Жакотен сам почувствовал фальшь и не замедлил нахмуриться.

— К делу! — сказал он резко. — Ну, как сочинение?

Голос, звучавший скорее тревожно, чем нетерпеливо, выдавал его волнение. Люсьен увидел, что в его власти причинить отцу боль, и впервые взглянул на него без страха. Мальчик понял, как много значил для этого бедняги его авторитет, подвергшийся серьезному риску при толковании пословицы. Домашнему диктатору грозила не только потеря престижа в глазах членов семьи: он сам перестал бы уважать себя. Это было бы для него страшным ударом. Драма могла разыграться сию минуту, за столом в кухне, в присутствии тети Жюли, выжидавшей; удобного случая, чтобы взять реванш. Все зависело от одного слова Люсьена. Слабость отца испугала его, и в то же время его сердце дрогнуло от великодушной жалости.

— Ты оглох? Я спрашиваю, вернул ли учитель тетради?

— Тетради? Да, вернул.

— Какую же отметку он тебе поставил?

— Четверку.

— Неплохо! А Берюшару?

— Тоже четверку.

— А наивысшая полученная отметка?

— Четверка.

Господин Жакотен просиял. Обернувшись к тете Жюли, он торжествующе взглянул на нее, как будто четверку Люсьену поставили вопреки ее желанию. Люсьен опустил глаза; он был и доволен, и растроган. Отец хлопнул его по плечу и сказал:

— Вот видишь, мой мальчик: когда принимаются за дело, надо прежде всего раскинуть мозгами. Если ты хорошо поймешь, что надо сделать, — значит, работа уже на три четверти готова. Вот что я хочу тебе втемяшить, и я этого добьюсь! Я уделю этому столько времени, сколько понадобится. С сегодняшнего дня все заданные тебе уроки по французскому языку мы будем готовить вместе!

Когда-то в городе Цствертсксте жила старая барышня, по имени Маришелла Борбойе, справедливо снискавшая добрую славу набожностью и целомудрием. Она ежедневно выстаивала не менее одной обедни, причащалась два раза в неделю, щедро жертвовала на нужды церкви, вышивала воздухи и раздавала милостыню бедным благонравного поведения. Зимою и летом она неизменно носила черное платье, с мужчинами говорила лишь в случаях крайней необходимости, и то опустив глаза, а потому не внушала им дурных мыслей, вводивших в греховные соблазны и чуждых ей самой. И вот, как бы даруя этому ревностному сердцу возможность достигнуть совершенства и проявить чудеса милосердия, бог послал девице Борбойе большое, горестное испытание.

Она с нежной, неусыпной заботливостью воспитывала сиротку — племянника Бобисласа. Старая барышня прочила учтивого и многообещающего мальчика в нотариусы и, по своей простоте доверяясь репутации государственного лицея, определила Бобисласа в это учебное заведение, где его очень скоро развратили. Изучение философии под руководством учителей-безбожников оказало на Бобисласа, как, увы, и на многих других, пагубное влияние. Познав подоплеку человеческих страстей, он как нельзя лучше усвоил их отрицательные стороны — стал курить, пить, поглядывать на женщин с похотливым огоньком в глазах. Но поскольку он никогда на старую барышню такими глазами не смотрел, а будучи во хмелю, не буйствовал, она относила его излишнюю резвость за счет веселого нрава, не подозревая, что племянник сбился с пути. Окончив лицей, Бобислас, чтобы попрактиковаться в своем ремесле, поступил в учение к нотариусу, жившему в городе Цствертсксте; там-то и раскрылась вся гнусность его поведения. Однажды, когда нотариус в полдень ушел из дому, Бобислас похитил деньги из его несгораемого шкафа, обесчестил его жену и двух служанок, после чего вдобавок принудил этих женщин пойти с ним в трактир, где все они допьяна напились водкой и различными винами. По счастью, семь дочерей нотариуса в этот день отлучились из дому. Тем не менее урон, нанесенный Бобисласом, был достаточно чувствителен. Оскорбленный, обворованный супруг выгнал Бобисласа и пожаловался девице Борбойе.

Старая барышня, сердце которой было разбито вестью о ранней испорченности племянника, обратилась со своей печалью к богу и приняла смелое решение возвратить Бобисласа на стезю добродетели. Напрасные усилия! Переменив с десяток профессий и не преуспев ни в одной, презренный шелопай скатывался все ниже и ниже. В городе Цствертсксте только и говорили что о его разгульной жизни, оргиях, драках, о замужних женщинах и девушках, обесчещенных им, о шлюхах, с которыми он путался.

Целых пять лет, не теряя надежды на то, что племянник исправится, девица Борбойе не скупилась на добрые советы и деньги, но это, увы, не приносило плодов. Наконец она поняла, что ее щедрость только поддерживает Бобисласа во грехе, тогда как нужда, возможно, пойдет ему на пользу, и в один прекрасный вечер, когда племянник потребовал денег, набравшись смелости, ответила отказом.

Именно так обстояло дело, когда вспыхнула война, С незапамятных времен Польдевия враждовала с соседним государством — Моллетонией. Между двумя держаками то и дело возникали разногласия, а договориться им было не легко, ибо по-своему каждая из них была права. Положение и без того было весьма напряженным, когда немаловажный инцидент подлил масла в огонь. Маленький мальчик, подданный Моллетонии, беззастенчиво справил нужду на границе и, оросивши территорию Польдевии, вдобавок сардонически ухмыльнулся. Народ Польдевии не снес позора, была объявлена мобилизация.

Добрые горожане Цствертскста всполошились. Мужчины пошли защищать отчизну, женщины принялись вязать фуфайки. Девица Борбойе превзошла всех дам, смастерив фуфайку столь же густой вязки, сколь необъятных размеров. Она же, моля бога о победе польдевской армии, зажигала в церкви самые большие свечи. Бобислас, которому пошел двадцать восьмой год, сразу был зачислен в гусарский полк, стоявший на квартирах в городе Цствертсксте. Пылая отвагой, в своем доломане и меховом кольбаке, поскрипывая новенькой портупеей, бряцая четырехфутовой саблей, бившей его по икрам, он проникся сознанием своей исключительности и важности и возомнил себя храбрым защитником польдевской земли. Он еще и не нюхал пороху, война пока что оборачивалась для него только попойками, гульбой и кутежами, но, утверждая, что рано или поздно он сложит голову за добрых сограждан, Бобислас с каждым днем куражился над ними все больше. Не было в городе девушки, женщины, которую он не посмел бы оскорбить взглядом или прикосновением. Он преследовал и настигал их даже в церкви, даже под сенью домашнего очага, беззастенчиво запускал руку в кошельки запуганных отцов и мужей. Грабил прохожих на улице, заставляя их раскошелиться якобы ради защиты отечества, Девица Борбойе, до сих пор еще питавшая какую-то нежность к непутевому своему племяннику, отныне возненавидела его с пылом и рвением, на какие способна лишь добродетель перед лицом низменных пороков. Впрочем, эта ненависть, которую она считала одной из святейших своих обязанностей, не мешала нашему воину наносить тетушке визиты. Уже с угла улицы, на которой проживала старая барышня, он извещал о своем прибытии потоком кощунственной брани. Спотыкаясь, с грохотом волоча огромную саблю, задевая ею за мебель, он вместо приветствий изрыгал проклятия, икал, сквернословил и приказывал выкладывать денежки, да поживее! Если тетушка медлила, он до половины вытаскивал свою саблю из ножен и зачастую угрожал добродетельной деве, что разрубит ее надвое, «до седла».