Хаим Граде - Синагога и улица

После Пурима закончился год траура по Шлойме-Залману Раппопорту. Его вдова продолжала носить черное, но сын чувствовал, что застаревшая тоска тает в нем, как снег на улице. На Вилии трескался лед, темная и холодная вода шумела и бурлила между льдин. Лишенные листьев деревья поднимали свои дрожащие голые ветви, готовые к появлению первых желтых и розовых клейких почек. Мягкая влажная погода и голубое небо над головой опьяняли молодого Раппопорта. С наступлением весны и с приближением кануна майских демонстраций его сестра тоже трепетала от любви и от страха за своего Мулика. Но Гавриэл больше не хотел беспокоиться ни за мать, ни за сестру, ни за реб Аврома-Абу, который каждый вечер ждал его на урок. Он перестал думать и своем дяде Борухе-Исере, который все не вызывал его к себе в Латвию. И однажды утром он ушел пешком в загородные сады, в Солтанишки [192] Западный пригород Вильны, ныне в городской черте Вильнюса. Современное литовское название — Saltoniskis. .

Хозяин парников Годл Виленчик — человек средних лет с крепким низким лбом под растрепанной колючей шевелюрой, с озорными глазами и простоватой речью — торговал со старым Раппопортом и потому принял его сына как родного. Услыхав, что парень хочет посмотреть на работу, Годл Виленчик вывел его в оранжереи, где молодые женщины пересаживали из глиняных цветочных горшков в теплицы огуречную рассаду. Хозяин велел девицам работать проворнее и пожаловался молодому Раппопорту:

— Вильна — это Сибирь. Чтобы получить тут ранние огурцы, приходится надрываться. Твой отец был честным человеком. Если он говорил, что семенам несколько лет, можно было быть уверенным, что они не принесут пустоцвета. Но другие торговцы семенами — воры. Когда торговец семенами клянется и дает честное слово и когда лает собака — это одно и то же.

Посреди разговора Виленчик раскричался на одну из девушек, потому что она слишком глубоко закапывала корешки. На другую девушку он набросился из-за того, что, по его мнению, она налила слишком много воды, целый кувшин вместо того, чтобы только побрызгать. А у третьей он вырвал из рук цветочный горшок, потому что огуречный росток не выпустил достаточно листьев, и поэтому не стоило его пересаживать.

— Что вы умеете, потаскухи, кроме как валяться с парнями? — бушевал хозяин, а потом зашагал в своих высоких сапогах к другим посадкам, где ремесленники пилили доски, сколачивали деревянные ящики и вставляли окна в новые теплицы.

Девицы из пригорода и крестьянки из близлежащих деревень бросали заинтересованные взгляды на хорошо одетого «панича», перемигивались между собой и хихикали. Гавриэл не знал, на что смотреть раньше: на склонившихся шикс [193] Шикса — нееврейская девушка ( идиш ). с арбузными грудями, выпирающими задами и широко расставленными ногами или на их работу по пересадке огуречной рассады. Он наступал на кучи перепревшего навоза, на связки дров и на мотки проволоки. Его ноги скользили по прошлогодним растениям, которые выкинули, чтобы на их месте посадить новые. В воздухе висел запах гнили. Но Гавриэл вдыхал его, широко раскрыв ноздри. Его глаза никак не могли насытиться зрелищем солнечных лучей, которые сверкали и искрились в сотнях стекол раскрытых тепличных окошек. Вдруг он ощутил на своей щеке что-то влажное и скользкое и услышал раскатистый смех. Одна из девиц вырвала из теплицы широкий подгнивший лист салата, но вместо того, чтобы отбросить его, она, якобы нечаянно, хлестнула этим листом «панича» по лицу. Эта веснушчатая шикса с курносым носом смотрела на него нахальными глазами, в которых плясали голубые огоньки. Она подняла над головой обе руки, согнутые в локтях, как будто потягиваясь, распрямляясь после тяжелой работы, чтобы парень мог лучше рассмотреть ее большое плотное тело под тонким коротким платьицем. Взволнованный, смущенный и счастливый Гавриэл добродушно улыбнулся. Кровь в нем загорелась. Голова же при этом напряженно работала, пытаясь вспомнить, что он изучал в течение двух семестров в университете относительно огородничества. Он отыскал хозяина и попросил разрешения приходить каждый день, чтобы посмотреть и помочь.

— С моей стороны возражений нет, — развел руками Годл Виленчик. — Но, как я слыхал, ты изучаешь Тору у разведенного раввина, у которого лавка напротив дровяного рынка, и сам собираешься стать раввином?

— Я учился у него, пока не исполнилась годовщина со дня смерти отца, но я хочу стать не раввином, а садовником.

На обратном пути домой Гавриэл думал, что не хочет расхаживать среди людей в поле в одежде городского придурка. Поэтому первым делом, когда он придет домой, ему надо будет отыскать в кладовке сапоги, фуражку и бурку, которые он носил, когда ездил с отцом на ферму в Ландварово [194] Современное литовское название — Lentvaris, поселок, ныне город в Тракайском районе Вильнюсского уезда Литвы. . Разгоряченный и посвежевший, он останавливался по дороге, чтобы пощупать кору деревьев и прислушаться к жужжанию телеграфных проводов. Гавриэл не стал скрывать от матери, где был. Он сказал и то, что будет ходить туда каждый день, и попросил дать ему жить на свете. Из-за упрямства матери он отстал на год в университетских занятиях. Теперь он хочет получить практику в огородничестве, а потом будет искать средства, чтобы возобновить учебу в университете. Ешиботником он больше не будет! Басшева знала огородника из Солтанишек и знала, что он не слишком деликатный человек. Однако она помнила, о чем ее намедни предостерегал реб Авром-Аба: «Хотя ваш сын просидел всю зиму над Геморой, он изучал ее без радости. С каждым днем он все больше погружался в отчаяние, как в черную реку. А когда молодой человек учится без охоты, это не годится, совсем не годится. Вам не надо ему больше препятствовать».

Виленчику понравилось, что ученый парень ходит за ним, как телок. Они оба расхаживали по полю, на котором должны были посадить капусту, и щупали руками привезенный из коровников навоз, проверяя, достаточно ли он жирный и не надо ли раскидать по полю еще навоза. После того как поле было вспахано, проборонено и выровнено гладким деревянным валом, Гавриэл показал, какая у него хорошая голова, рассчитав, как надо разделить поле на квадраты и высаживать капусту в углах этих квадратов так, чтобы она росла правильными рядами и ей не было слишком тесно. Хозяин был доволен. Он хлопнул Гавриэла по плечу и воскликнул:

— Где Тора, там и мудрость!

Увидав, что хозяин ведет себя с «паничем» как со своим собственным младшим братом, деревенские девушки начали крутиться рядом с ним, награждая загадочными улыбками.

Пересаживая ростки капусты из теплиц на поле, надо было хорошенько следить, чтобы не пересаживать ростки с почерневшими стебельками. Гавриэл щупал ростки, обнюхивал листья и смотрел на вспаханные поля с таким же наслаждением, как и на этих здоровых девиц. Его все больше опьяняли воздух и солнечный свет. Хотелось побежать и закричать от радости. И когда облака затянули небо и солнце пробивалось сквозь них своими похожими на длинные копья лучами, эти лучи словно обжигали его тело, распаляя в нем желание, любовную лихорадку. Чтобы скрыть вожделение, которое стало заметным на его лице и охватило все его тело, он смотрел в небо и разговаривал с хозяином разумно и обеспокоенно, как взрослый, солидный равный компаньон: