Хаим Граде - Синагога и улица

— Доставь мне удовольствие, — просила она, и реб Ури-Цви подумал: «Ладно, доставлю».

Гродненские обыватели с восторгом отзывались о грайпевском раввине, отказавшемся от должности, чтобы целиком посвятить себя изучению Торы и служению Господу. Особенно радовались обыватели из каменной синагоги. К ним прибыл мудрец, который своим изучением Торы и величественным лицом принесет еще больше света в их святое место. У первого синагогального старосты и чтеца Торы реб Довида Гандза тряслась голова. Он был тонким, как игла, но с густой бородой колечками и с большими черными неподвижными глазами, как будто замерзшими или высохшими. Второй синагогальный староста, реб Меир-Михл Йоффе, любил вести молитву сам, когда ее не вел кантор. У него был полный рот золотых зубов, круглая бородка, круглое брюшко. По праздникам он ходил в цилиндре и фраке. Третьего синагогального старосту звали Мойше Мошкович. Он производил больше всего шума. Это был низенький, крепкий, юркий еврей с жесткой белой бородой и с бородавками на носу. Дела его менялись в зависимости от времени года. Накануне Пейсаха он брал подряд на выпечку мацы, накануне праздника Кущей торговал цитронами. У него дома можно было купить ханукальный светильник, новый талес, подержанный том Талмуда. Если какое-то местечко искало раввина или какой-нибудь раввин искал себе зятя, Мойше Мошкович знал подходящих кандидатов. В Дни трепета он трубил в синагоге в шофар, на Симхас Тойре вызывал людей на гакофойс [214] Круговое шествие со свитками Торы в руках. и на протяжении всего года на исходе субботы совершал в синагоге обряд гавдолы. Бывший грайпевский раввин реб Ури-Цви Кенигсберг еще не успел толком познакомиться с местными обывателями, как синагогальные старосты уже окружили его однажды вечером между Пейсахом и Швуэс и заговорили с ним по-свойски, хотя и с глубоким почтением:

— Мы подумали и решили, ребе, что вы будете на Швуэс читать проповедь о даровании Торы, — провозгласил Мойше Мошкович.

— Люди просят. Мы вам обещаем, что синагога будет переполнена, иголке будет негде упасть, — напевно сказал Меир-Михл Йоффе.

— Жаждущие, идите все к водам! [215] Иешаягу (Исайя), 55:1. И нет воды, кроме Торы [216] Мидраш раба, Бемидбар, 1. . Наш город хочет услышать что-то новое от хорошего проповедника, как страдающий от жажды в пустыне хочет воды, — сказал реб Довид Гандз, вылупив на раввина свои мрачные глаза. Однако Мойше Мошкович терпеть не мог намеков, он любил прямоту, поэтому снова вмешался:

— Гродненские раввины очень хороши. Что же касается реб Мойше-Мордехая га-Леви Айзенштата, то он просто гаон, все от него в восторге, но из местных законоучителей никто не может прочитать захватывающую проповедь. Так почему бы вам не доставить нам удовольствие в честь праздника дарования Торы?

Когда раввинша услыхала от мужа, чего от него просят, ее щеки зажглись розоватым цветом радости и одновременно злости на то, что ее лентяй еще колеблется. Конечно же, он прочитает проповедь в большой каменной синагоге. Почему бы ему не прочитать ее? — напевно протянула она и продолжила: гродненский раввинский суд мог бы проявить благородство и пригласить его выступить в Городской синагоге так же, как он в Грайпеве оказывал честь, приглашая выступать гостивших в местечке раввинов, которые и в подметки ему не годились. И если гродненскому раввинскому суду это не пришло в голову, то старосты его новой синагоги оказались действительно достойными людьми, потому что им это в голову пришло. Это и для детей честь. Хорошо бы выглядела вся их семья, если бы обыватели даже не заметили, что грайпевский раввин поселился в Гродно!

Переле дожила до радости, которой так желала. На Швуэс утром она видела через занавеску женского отделения синагоги мужа и обоих сыновей стоящими у орн-койдеша и благословляющими евреев. Другие когены как будто нарочно бормотали благословение тихо, чтобы лучше было слышно, как благословляют евреев грайпевский раввин и его сыновья. Переле в женском отделении синагоги тоже оказывали большой почет. Вокруг стояли пожилые богатые дамы в широких шляпах с лентами или страусовыми перьями. Обывательницы средних лет и не такие богатые носили шляпы поменьше и пальто с глубокими карманами. Совсем молодые женщины были одеты в шляпки с украшениями и вуалями. Расфуфыренные богачки молились по изящным праздничным молитвенникам с блестящими коричневыми обложками с золотыми тиснеными буквами. Бедные женщины, головы и шеи которых были укутаны шалями, молились по большим молитвенникам, обтянутым черным полотном. Вверху страниц в этих молитвенниках шел текст по-древнееврейски, а внизу — в переводе на идиш. Переле молилась по маленькому молитвенничку, напечатанному в Иерусалиме, с деревянной обложкой с красивой резьбой, изображавшей пальмы и гробницу праматери Рахели в Вифлееме. Хотя она без перерыва, вздыхая, бормотала молитвы, она хорошо замечала, что все разглядывают ее одежду.

Какая-нибудь другая женщина в таком наряде вызвала бы издевательские ухмылки, но Переле ее одежда шла. Женщины в синагоге думали, что именно так и должна одеваться настоящая раввинша. Она была в старомодном темно-красном платье с длинными узкими рукавами, с утянутой талией и накладными карманчиками на бедрах. Это было турнюрное платье, которое давно уже вышло из моды. Из-под манжет рукавов были видны только пальцы, а из-под подола — только носки туфель на высоких каблуках. Шею она тоже закрыла воротничком из темно-серого меха. Поверх парика надела шляпку размером с птичку с поднятыми крылышками. Богачки вокруг нее сверкали нитками жемчуга на шеях, тяжелыми кольцами на пальцах, большими брошками. И все же Переле выглядела наряднее их, хотя на ней не было никаких украшений, кроме пары удлиненных золотых серег. Все знали, что грайпевская раввинша уже бабушка, но на ее плотных щеках не было еще и следа морщин. Из-за своего низкого роста и старомодной одежды она напоминала фарфоровую статуэтку или резную фигурку, выпрыгнувшую из деревянной табакерки. Однако Переле было достаточно раскрыть свои большие ясные глаза и наморщить высокий лоб, чтобы все сразу увидели, что эта маленькая раввинша и сама по себе умна. От нее веяло аристократизмом, родовитостью. Ее уши улавливали шушуканье женщин вокруг. Может быть, обывательницы специально разговаривали достаточно громко, чтобы она могла услышать.

— Ее отец был большим раввином, и муж тоже большой раввин. Видно, Шхина [217] Шхина — Божественное присутствие. покоится на нем, так он хорош. Ее сыновья тоже могли бы стать раввинами, но им больше нравится торговля. Вы же слыхали! Ее муж отказался от должности раввина, чтобы не быть вынужденным руководить другими людьми. Благословенная семья.