Александр Дюма - ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ. IV том

Сначала Джемма хотела принарядиться, но, посмотревшись в зеркало, нашла, что ей очень идет эта небрежность туалета, и некоторое время в наивном восхищении любовалась собой. Так смотрится в зеркало воды цветок, наклонившись над ручьем. Ее восхищение не было горделивым, наоборот, оно было преисполнено благодарности к Творцу, которому угодно было создать такую красоту. Итак, она решила не переодеваться и осталась в чем была. И в самом деле, какая прическа была бы ей больше к лицу, чем ее роскошные распущенные волосы? Какая кисть смогла бы улучшить правильный изгиб ее бархатных бровей? Какая помада осмелилась бы соперничать с коралловым цветом ее губ, сочных, как гранат?

Графиня смотрела на себя и упивалась собственной красотой без всякой другой мысли, но мало-помалу она впала в легкую задумчивость. В зеркале, стоявшем как раз напротив открытого окна, отражалось не только ее ангельское личико, но и ночное небо. Джемма совершенно бесцельно, шутя, стала считать в зеркале зажигавшиеся на небосклоне звезды. И вдруг ей показалось, что позади нее, на фоне звездного неба, мелькнула какая-то тень. Она быстро обернулась: в окне стоял человек. Джемма вскочила и хотела закричать, но неизвестный спрыгнул в комнату и, протянув к ней руки, умоляющим голосом произнес:

— Ради бога, сударыня, не кричите… Клянусь честью, вам нечего бояться, я не сделаю вам ничего дурного.

Джемма медленно опустилась в кресло. После появления неизвестного и произнесенных им слов в комнате воцарилось молчание, продлившееся несколько мгновений. За это время графиня успела быстрым и боязливым взглядом осмотреть человека, попавшего в ее комнату столь необычным образом.

Это был молодой человек лет двадцати пяти — двадцати шести, судя по внешности — простолюдин. На нем была калабрийская шляпа с широкой лентой, спадавшей ему на плечи, бархатная куртка с серебряными пуговицами и бархатные же шаровары, также с серебряными украшениями; он был опоясан шелковым красным кушаком с вышивкой и зеленой бахромой. Такие кушаки делают по образцу восточных, в Мессине. Наконец, кожаные гетры и сапоги дополняли этот не лишенный элегантности костюм горца, подобранный будто с намерением подчеркнуть все достоинства рослой фигуры его обладателя. Лицо незнакомца носило отпечаток чего-то дикого, но было вместе с тем необыкновенно красиво: ярко выраженные черты южанина, смелый и гордый взгляд, черные волосы и такая же борода, орлиный нос и белоснежные зубы.

Все это совершенно не успокоило Джемму, и неизвестный, видя, что она протягивает руку к столику, догадался, что графиня намеревается позвонить.

— Разве вы меня не поняли, сударыня? — произнес он на мягком сицилийском наречии, придавая голосу оттенок бесконечной кротости. — Я вовсе не желаю вам зла, напротив, если вы исполните просьбу, с которой я к вам пришел, то я буду боготворить вас. Вы хороши, как Мадонна, будьте же и добры, как она.

— Чего же вы хотите? — спросила Джемма дрожащим голосом. — И почему вы пришли ко мне таким странным образом и в столь поздний час?

— Если бы я искал встречи с вами обычным путем — с вами, дамой знатной, богатой и любимой человеком, обладающим почти королевской властью, — то весьма вероятно, что вы бы не приняли меня, человека бедного и простого. Не правда ли, сударыня? Но допустим даже, что вы бы меня выслушали, — все равно ответ вы дали бы мне нескоро, а мне некогда ждать.

— Что же я могу для вас сделать? — спросила Джемма, почти успокоившись.

— Все, сударыня, так как в ваших руках находится мое счастье или мои страдания, моя жизнь или моя смерть.

— Я вас не понимаю, объяснитесь.

— У вас служит молодая девушка из Баузо.

— Тереза?

— Да, Тереза, — продолжал неизвестный дрожащим голосом. — Эта девушка должна вскоре выйти замуж за лакея князя Карини, а между тем она моя невеста.

— Ах, так это вы и есть…

— За меня она должна была выйти замуж, но тогда как раз пришло ваше письмо, вы звали ее к себе. Она обещала остаться мне верной, поговорить с вами и, если вы откажете в ее просьбе, вернуться ко мне. Я ждал ее. Целых три года прошло, я ее ни разу за это время не видел, и так как она не вернулась, то я приехал сам. Только здесь я узнал, в чем дело, и решил упасть к вашим ногам и выпросить у вас Терезу.

— Я люблю Терезу и не желаю отпускать ее. Гаэтано служит лакеем у князя, и Тереза, выйдя за него замуж, останется при мне.

— Если дело только за этим, я сам поступлю на службу к князю, — сказал молодой человек, совершая над собой заметное усилие.

— Тереза говорила мне, что вы не хотите быть слугой.

— Совершенно верно, не хочу, но раз это необходимо, я готов принести такую жертву ради Терезы. Только, если возможно, я стал бы охранять князя — это все же лучше, чем быть в числе его слуг.

— Хорошо, я поговорю с князем и, если он согласится…

— Князь исполняет ваши малейшие желания, сударыня. Вам не надо просить, прикажите, и все будет по-вашему, я это знаю.

— А кто мне поручится за вас?

— Порукой будет моя вечная признательность вам, сударыня.

— И все-таки мне надо знать, кто вы.

— Я человек, которого вы можете и осчастливить, и погубить, вот и все.

— Князь спросит у меня ваше имя.

— Какое ему дело до моего имени? Знает ли он его? Разве он мог слышать имя бедного крестьянина из Баузо?

— Но зато я — ваша землячка. Мой отец, граф де Кастельнуово, жил в небольшой крепости, недалеко от этой деревни.

— Мне это известно, — ответил молодой человек глухим голосом.

— Значит, я должна знать ваше имя. Скажите мне, как вас зовут, и я подумаю, как нам быть.

— Поверьте мне, графиня, будет лучше, если я не назову вам своего имени. На что оно вам? Я честный человек. Тереза будет счастлива со мной, а я при случае охотно пожертвую жизнью ради князя и ради вас.

— Ваше упорство меня тем более удивляет, что Тереза, несмотря на то что я ее спрашивала, также не назвала мне вашего имени. Предупреждаю вас, что на таких условиях я ничего не смогу для вас сделать.

— Вам непременно хотите, чтобы я назвал свое имя?

— Я не хочу, я требую.

— Умоляю вас в последний раз — не спрашивайте!

— Или назовите свое имя, или уходите, — властно произнесла Джемма.

— Меня зовут Паскаль Бруно, — ответил молодой человек таким ровным голосом, что, если бы не его побледневшее лицо, выдававшее сильное внутреннее волнение, можно было бы подумать, что он совершенно спокоен.

— Паскаль Бруно! — воскликнула Джемма, отодвигая свое кресло. — Паскаль Бруно. Не сын ли вы Антонио Бруно, голова которого в железной клетке в замке Баузо?

— Да, я его сын.

— А вы знаете, почему там находится голова вашего отца?

Паскаль молчал.