Альва Бесси - Антиамериканцы

Позади Бена разорвалась мина, осыпав его землей. Он даже не пошевелился, радуясь, что осколки не задели его.

«Ловко стреляют, мерзавцы! — подумал он. — Ничего не скажешь — умеют воевать…»

Осторожно осмотревшись, Бен обнаружил слева небольшую низинку, поросшую травой, — достаточно высокой, чтобы укрыть человека. Скользя на боку, он медленно сполз вниз. Немцы, по-видимому, ничего не заметили, потому что возобновили огонь.

Продвинувшись влево метров на пятнадцать, Бен решил было встать на ноги и преодолеть оставшееся пространство бегом, но увидел, что немецкий пулемет совсем близко, на расстоянии одного броска. Виляя вправо и влево, Бен устремился вперед, на ходу выдернул предохранительную чеку из гранаты и, придерживая рычажок пальцами правой руки, левой начал снимать с пояса вторую гранату.

В ту же минуту вновь ожил немецкий пулемет, но пули проносились высоко над головой Бена. Гораздо опаснее был ружейный огонь. Он становился все точнее, снова вокруг Бена — ближе и ближе — стали взлетать вверх фонтанчики земли. Бен задыхался, его легкие готовы были вот-вот лопнуть, но он понимал, что не может остановиться, что остановиться — значит умереть.

Он упал на колени и швырнул гранату, выдернул предохранительную чеку из второй гранаты и метнул ее вслед за первой. Еще до того, как прогремели взрывы, он почувствовал сильный удар в бедро и свалился на бок, «А ведь мне не больно, — вслух сказал он. — Совсем не больно.»

Продолжая лежать, Бен отцепил от пояса третью гранату, вытащил предохранитель и, поднявшись на ноги, бросил ее туда, где все еще продолжал строчить немецкий пулемет.

— Смерть фашистам! — крикнул он.

Бен не почувствовал боли и на этот раз, когда его прошила вторая пулеметная очередь, но ему вдруг показалось, что он очутился в кромешной тьме, и где-то далеко он услышал громкий человеческий крик…

Вот уже вторую неделю Блау лежал в полевом госпитале. Открыв глаза, Бен увидел Фрэнсиса Лэнга. Одетый в какую-то странную форму, Лэнг направлялся к нему вместе с небольшой группой офицеров, во главе которой шагал бригадный генерал. Маршируя, как на параде, офицеры подошли к койке Бена, и он машинально отдал честь.

Генерал развернул какую-то бумагу и приторносладким голосом начал читать:

«Утром 18 марта 1945 года стрелковый взвод роты „А“, находившийся под временным командованием сержанта Блау, на открытой местности попал под настильный огонь немецкого пулемета, наносившего роте большие потери.

Проявив исключительное самообладание, сержант Блау с риском для жизни устремился к вражескому пулемету и уничтожил его, получив при этом тяжелое ранение.

В результате проявленного Блау героизма взвод получил необходимую передышку и смог подготовить надежные укрытия. Мужественный поступок сержанта Блау, рисковавшего своей жизнью ради спасения вверенных ему людей, является высоким образцом выполнения воинского долга».

Генерал кончил читать и отдал честь. Отдали честь сопровождавшие его офицеры. Отдали честь Бен. Отдал честь Лэнг. Взяв из рук адъютанта коробку, генерал извлек из нее орден «Серебряной звезды» и приколол к пижаме Бена.

Затем генерал взял у адъютанта вторую коробку, поменьше, вынул серебряную лейтенантскую полоску и со словами: «Поздравляю вас, лейтенант Блау!» прикрепил ее к воротнику пижамы Бена. После этого генерал снова отдал честь. Отдал честь Бен. Отдали честь офицеры генеральской свиты. Отдал честь Лэнг.

После короткого и бессвязного разговора генерал и его свита удалились. У койки остался ухмыляющийся Лэнг.

— Ну вот мы и встретились, — начал он. — И не где-нибудь, а в госпитале. Забавно, а?

Бен заметил, что Лэнг немного пьян, словом, он был в своем обычном состоянии.

— Что это за форма на тебе? — спросил Бен.

— Я офицер отдела печати штаба генерала Эйзенхауэра, и имею временное звание майора американской армии, сэр, — ответил Лэнг и лихо отдал честь.

— Ты, я вижу, недурно пристроился, Зэв, — иронически улыбнулся Бен.

— Представь себе! — с довольным видом рассмеялся Лэнг. — Без конца ношусь на самолетах, виллисах, грузовиках, штабных машинах и пишу, пишу, как дьявол. Какое заявление ты хочешь сделать для прессы?

— Никакого.

— Нет уж, так дело не пойдет. Давай говори.

— Зачем это нужно?

— Ты все еще принадлежишь к тому же «приходу»?

— Вот именно, — кивнул Бен. — «Приход» все тот же, только служб я во время войны не посещаю.

— Я чувствую, что эта история когда-нибудь выйдет наружу, — проговорил Лэнг, озираясь по сторонам. — Тебе прислать что-нибудь из еды или вина? «Курвуасье»? «Биск Дюбуше»? Жаркое с яблочным суфле? Шампиньоны в масле?

— Ты был недавно в Ла Мармите? — спросил Бен, пропуская мимо ушей вопрос Лэнга.

Лэнг печально кивнул:

— Порт сравняли с землей. Сам понимаешь — вторжение! Не уцелело ни одного дома.

— Как Энн? — поинтересовался Бен и, тут же спохватившись, прикусил язык. Но Лэнг ничего не заметил.

— Кажется, все в порядке.

— Передай ей мои наилучшие пожелания.

Лэнг кивнул головой и торопливо проговорил:

— Извини, пожалуйста, но я должен на полчасика покинуть тебя, хочу послать корреспонденцию о твоем награждении. Я еще вернусь, мы поболтаем о старых временах© Каталонии, когда ты учил меня пить пиво из кувшина.

— Давай, давай, — откликнулся Бен, хотя его совершенно не интересовало, придет к нему снова Лэнг или нет. Слегка покачиваясь, Лэнг вышел из палаты.

В пятницу днем судебное следствие по делу Блау закончилось. После того как присяжные удалились на совещание, Бена снова отправили в тюрьму.

Эта ночь в камере, находившейся на втором этаже, была особенно тяжелой. Время тянулось бесконечно, он не мог уснуть, погружаясь время от времени в полузабытье, не приносившее никакого отдыха.

«Как раз сегодня мы собирались получить разрешение на брак, — думал он, стараясь представить, где сейчас Сью и что делает. — Мы бы поженились в субботу, ну, а дальше? Присяжные, вероятно, решат: „виновен!“, а затем тебя бросят в тюрьму, если только не удастся собрать деньги на новый, еще более крупный залог и на расходы, связанные с подачей апелляции».

Его неотступно преследовали, путаясь, два мотива: давняя, полузабытая детская песенка: «Тра-та-та, тра-та-та, — потяни за хвост быка…» и песня, которую пели в Испании:

В памяти всплывала первая песенка, но тут же, заглушая ее, на ум приходила вторая.

напевал про себя Бен, а через секунду ему слышалось: