Альва Бесси - Антиамериканцы

Но ведь не секрет, что быть коммунистом в наше время не только предосудительно, но и опасно. Если бы в Соединенных. Штатах не свирепствовала безудержная антикоммунистическая истерия, если бы у нас не нашла такого распространения придуманная Гитлером и завезенная к нам ложь о коммунистах, я уверен, что любой американский коммунист с такой же гордостью, как и я, открыто заявил бы, что…

— Ваша честь! — прервал Бена Биллингс. — Я протестую против попыток этого человека превратить зал суда в трибуну для своей разнузданной пропаганды.

— Я разрешаю ему закончить, — ответил Айнхорн.

— Спасибо, господин судья. Я постараюсь не задержать ваше внимание. К несчастью, как я уже сказал, лживые измышления гитлеровцев усиленно распространяются в нашей стране, и многие верят им.

Я категорически заявляю, что утверждения о так называемом международном коммунистическом заговоре представляют собой самую циничную ложь, какую когда-либо навязывали людям доброй воли.

Прикрываясь этой ложью, Гитлер уничтожил республиканскую Испанию, убил миллионы людей и успел покорить чуть не весь мир, пока его не остановили.

Я уже ответил здесь на самый трудный вопрос — почему я стал коммунистом. Но, мне кажется, главное сейчас вовсе не в том, состоит ли данный человек или состоял когда-нибудь раньше в коммунистической партии. Сейчас нельзя сводить всю проблему лишь к праву любого американца состоять в любой организации, сотрудничать с любым человеком или с любой группой, высказывать вслух или отстаивать в печати любую свою идею.

Останется ли американский народ единым или разделится на два враждующих лагеря, восторжествует ли в нашей стране демократия или утвердится фашизм — вот в чем суть проблемы.

И еще в том, по какому пути пойдет наша страна: по пути новой мировой войны или по пути мира во всем мире: от этого зависит, быть нам или не быть, жить или погибнуть.

Вот почему я не могу предать своих товарищей. Они так же ни в чем не виновны перед американским народом, как я сам.

— Мистер Блау, — заявил Айнхорн. — Я устанавливаю, что вы проявили неуважение к суду. Впредь до окончания процесса вы будете содержаться в тюрьме, а затем я определю меру дополнительного наказания за ваше поведение.

Айнхорн поднялся, и судебный пристав объявил:

— Суд удаляется на перерыв.

Вошедший в зал полицейский надел на Бена наручники.

Бен посмотрел на зрителей, увидел Сью и улыбнулся ей. В ее глазах стояли слезы, а на губах блуждала ироническая улыбка.

15 марта дивизия Бена переправилась через Рейн и завязала бои с противником. Бена крайне тревожило поведение капитана Брайса Уинстона, принявшего командование ротой еще во Франции.

Накануне переправы в дивизии была произведена большая перестановка командного состава. Уинстон, только что окончивший офицерскую школу и не имевший никакого боевого опыта, был произведен из первых лейтенантов в капитаны, а прежний командир роты Хэррингтон получил звание майора и стал командиром батальона.

Капитан Уинстон был не только типичным продуктом офицерской школы, но и воспитанником Гарвардского университета, что, кстати, он подчеркивал даже своей студенческой прической. Пока дивизия продвигалась во Франции, ему удалось сохранить свою форму в безукоризненном состоянии, но после переправы через Рейн его ботинки все чаще можно было видеть запыленными, а на кителе все чаще появлялись винные пятна.

Бен временно командовал взводом, заменяя находившегося в госпитале лейтенанта Смита. Поддерживая постоянную связь с капитаном, он наблюдал за ним со все возрастающим беспокойством. Бен не сомневался, что Уинстон способен мыслить только в пределах нескольких вызубренных в офицерской школе прописных истин, в соответствии с которыми и будет во всех случаях принимать школярские решения.

По мнению Бена, командование допускало серьезную ошибку, полагая, что после ликвидации Арденского выступа в конце января немцы будут безостановочно откатываться и американским войскам останется лишь провести несложную операцию по уничтожению разрозненных остатков противника. Издыхающий зверь еще не раз покажет свои зубы; разве Гитлер не грозил, что если, он пойдет ко дну, то потянет за собой всю Европу, и разве Европа уже не поставлена на колени?

Бен видел вражескую страну — мрачную и унылую, как душа подлеца, и чистенькие домики с тщательно возделанными садами только усиливали это впечатление.

«Какая разница между немцами этого гитлеровского рейха и немцами, сражавшимися в Испании в батальоне Тельмана! — думал Бен. — И те и другие в равной мере воплощение порядка и аккуратности. В дни кратковременных передышек между боями биваки тельмановцев всегда были тщательно распланированы и служили образцом организованности. В них можно было видеть даже любовно разбитые цветочные клумбы.

Однако бойцы Тельмановского батальона были страстными антифашистами, и любовь, с какой они относились друг к другу и к своим испанским товарищам, не имела ничего общего с ненавистью и презрением, которые Гитлер разжигал у немецкого народа к „низшим расам“ Европы, Азии и Западного полушария».

Сельская местность Германии, по которой вот уже в течение двух дней наступала часть Бена, казалась спокойной, как кладбище. И вдруг американцы натолкнулись на сопротивление. Дивизия двигалась в расчлененных порядках при поддержке танков. В соответствии с инструкцией солдаты должны были окапываться на ночь, но никому и в голову не приходило выполнять это указание. Уинстон разместился со своим командным пунктом в домике садовника, после того как ординарец навел в нем соответствующий порядок. Когда Бен явился к капитану доложить о состоянии взвода и получить дальнейшие инструкции, обеденный стол в домике был даже накрыт скатертью в красную и белую клетку.

По рекомендации Бена Уинстон назначил Хэнка Прэта и Эмилио Косту командирами отделений и представил к получению капральского звания. Капитан был основательно пьян.

— Мы двигаемся, как на прогулке, — сказал он Бену. — Что ты думаешь об этом, сержант?

— Пока все в порядке, — ответил Бен. — Но я бы все же предложил выставить на ночь дополнительные караулы.

— Выставляй, сколько хочешь, сержант, — согласился Уинстон, похлопывая его по плечу. — Выпей-ка вот этого, — предложил он, потянувшись за бутылкой, и, словно представляя гостя, добавил: — «Шатонеф дю Пап» — одно из лучших вин Франции, к тому же хорошей выдержки.

— Спасибо, — ответил Бен. Он взял наполненную рюмку и поднял ее. — Смерть фашизму!

— Смерть фашизму! — повторил Уинстон. — Ну, а теперь я собираюсь всхрапнуть. Разбуди меня, если что случится.