Альва Бесси - Антиамериканцы

18 августа удалось уговорить Долорес поужинать с ним. У девушки, как и у ее шефа, работа с корреспондентами отнимала много времени, но все же она согласилась встретиться с Лэнгом в ресторане гостиницы «Мажестик».

— Вы достали машину? — поинтересовалась Долорес, и Лэнг не без удовольствия отметил, что на ее маленьком лице, овал которого напоминал сердце, появилось озабоченное выражение.

— Я выезжаю сегодня поздно вечером на агитгрузовике штаба интернациональных бригад.

— Я слышала, что сейчас идет крупное сражение.

— Вот о нем-то я и собираюсь узнать.

— Не подвергайте себя ненужному риску.

— Я буду в калошах, — ответил он смеясь. — Пока что меня не подпускают к фронту ближе штаба бригады. Я хочу добраться до линкольновцев, если смогу.

Официант начал накрывать стол; наступила неловкая пауза, а затем Лэнг услышал свой голос:

— Вы что-нибудь узнали?

Долорес сразу поняла, о чем он говорит, и отрицательно покачала головой. Смутившись, Лэнг умолк. Девушка поняла его состояние и поспешила переменить тему разговора:

— Я так и не узнала еще, что произошло с вами по ту сторону фронта.

— Да ничего особенного. Я ведь пробыл там совсем недолго. Корреспондент «Таймса» «продал» меня. Возможно, это к лучшему. Смотря как относиться к таким вещам.

— Продал?

— Это из жаргона американских гангстеров. Он сообщил фашистам, что мои симпатии не совсем на их стороне. После интервью с Франко мне дали понять, конечно, очень вежливо, что я больше не являюсь persona grata [58] Лицо, пользующееся расположением (лат.). ,— Лэнг засмеялся. — Вы знаете, здесь ходят упорные слухи, что корреспондент «Таймса» щеголяет в фашистской форме, однако я никогда не видел его в таком наряде. Правда, я ни разу не видел его и трезвым.

— Когда по требованию нашего правительства этот человек уехал из Барселоны, его газета опубликовала присланное им из Франции сообщение, в котором были указаны огневые позиции всех зенитных батарей Мадрида, — заметила Долорес.

Он понимал, что они говорят совсем не о том, о чем хотели бы говорить. Предугадывая вопрос своей собеседницы, Лэнг сказал:

— Мне жаль, что все так произошло. Я просил разрешения посетить тюрьму Сан Педро де Карденас и лагеря в Сантандере и Сарагосе, чтобы попытаться разыскать некоторых бойцов интернациональных бригад, пропавших без вести, в том числе вашего друга, но мне отказали.

— Что он собой представляет? — спросила Долорес. — Я видела его однажды, задолго до мятежа, но не разговаривала с ним.

— Вы имеете в виду Франко?

Девушка утвердительно кивнула головой.

— Он любезен до приторности, — ответил Лэнг и улыбнулся, но тут же поморщился. — А знаете, дорогая, злодеи, продажные и вообще действительно дурные люди вовсе не выглядят такими. Из разговора с ними сразу и не поймешь, что они собой представляют на самом деле. Это кинофильмы повинны в том, что у нас сложилось понятие о злодее как о человеке обязательно с «дурным» лицом, хотя такой эффект достигается просто-напросто освещением снизу.

Франко выглядит как бакалейщик или как мясник из захолустного городка. Большинство мясников, которых я знал, совершенно равнодушны к своей профессии. Вид крови не вызывает у них никаких переживаний. Кстати, ваш Франко редко видит кровь.

— Какой он мой? — засмеялась Долорес.

— Ну, тогда скажем — наш. Быстро от него не отделаться.

— Но и долго это не протянется! — с внезапной решительностью заявила Долорес. Лэнгу понравилось, как она, словно капризный ребенок, выпятила нижнюю губу.

«Если я выживу, если меня не убьют на фронте, я добьюсь, что Долорес станет моей», — подумал он.

— Вы знаете, — снова заговорил Лэнг, — пока я ожидал приема, у меня в голове вертелась мысль убить его. Я хотел прикончить эту проститутку голыми руками, потому что у меня не было револьвера: я ведь знал, что меня все равно обыщут, прежде чем впустить к нему в кабинет. Так они и сделали.

— Какая наивность! — воскликнула Долорес.

— Наивность ли?

— Конечно. Дело не только в нем. Уж вы-то должны понимать.

— Понимать-то я понимаю, — ответил Лэнг, — но я рассуждал так же, как мой кумир Сирано де Бержерак. Помните: «Mais quel geste!» [59] Но какой жест! (франц.). . Такая смерть была бы не хуже любой другой.

— Вы хотите умереть?

— Не очень, — отозвался Лэнг, наполняя ее стакан. — Но и жить у меня нет особого желания.

Он спохватился, что сказал глупость, но понадеялся, что Долорес пропустит его слова мимо ушей. И действительно, девушка не обратила на них никакого внимания и заговорила о том главном, что волновало его или ему казалось, что волновало.

— Начиная с мая, особенно после вашего отъезда в Бургос, а затем в Париж, я много думала о вас, — начала она.

— Весьма польщен…

— Перестаньте паясничать, Зэв, — сурово остановила его Долорес. — Я сейчас прочту вам лекцию.

— У вас, коммунистов, это профессиональное заболевание, — зло заметил Лэнг и поймал себя на мысли, что его раздражение вызвано боязнью услышать неприятную правду.

— Тогда я ничего не скажу.

— Нет, нет! — воскликнул Лэнг, касаясь ее руки. — Пожалуйста, прочтите мне лекцию.

— Это не лекция, а совет друга. — Долорес глубоко вздохнула. — Вы не любите меня, Зэв.

— Не люблю вас?

— Да. Вы смешиваете свое чувство к Испании с чувством ко мне… Не перебивайте, пока я не кончу, потом можете говорить, что я не права.

— Хорошо.

— У многих, я имею в виду американцев вроде вас — Иллимена, Хемингуэя, Шиэна (с Мэттьюсом дело обстоит несколько иначе: он ведь циник) и других, здесь, в Испании, душевное волнение берет верх над всеми остальными чувствами.

— Это плохо?

Нет, хорошо, но только в одном отношении. То, что здесь происходит, ужасно. Редко другому народу доводилось выносить такие испытания. Честные люди, естественно, должны глубоко переживать все происходящее здесь. Это и доказывает их честность. Но в подобных переживаниях кроется определенная опасность, и не исключено, что все это можно отнести и к вам, мой друг.

— Да это и в самом деле лекция, pequeña! [60] Маленькая! (исп.).

— Конечно. Я хочу сказать, как опасно, когда эти переживания вытекают не из глубокого осознания происходящего. В таком случае они могут перерасти в нечто нехорошее — в романтизм.

На лице Лэнга отразилось смущение.

— Вы утверждаете, что влюблены в меня (он кивнул головой), но это неверно. Вы влюблены в Испанию, в то, что здесь произошло с вами, в наш народ, в честность, доброту и любовь, на которые способны все люди вообще.

— Чепуха!

— Что, что?

— Не обращайте внимания. Я не хотел вас перебивать.

— Вы сказали мне, что раньше ничего подобного не испытывали. Это исключительно тяжелое испытание, и наступает оно только во время величайших коллективных усилий, когда народ не только хочет чего-то, но и полон решимости добиться своего… Я хочу сказать, что такое испытание наступает, когда вы видите, как народ борется, когда люди по-настоящему трудятся вместе не ради личного благополучия, а во имя коллективного счастья.