Альва Бесси - Антиамериканцы

Сам Бен вместе с комиссаром, грузчиком Арчи из Сан-Франциско, находился на несуществующей передовой линии на вершине холма до тех пор, пока противотанковые пушки фашистов не начали поражать бойцов на гребне — на выбор, словно из снайперских винтовок.

Когда люди оттянулись назад, минометы (республиканцы не заметили, как фашисты перебросили их) начали обстреливать обратный скат высоты. До них доносился грохот взрывов; фашистская авиация бомбила перекрестки дорог у Пиньеля, Корберы (снова!) и шоссе, ведущее к реке и служившее основной коммуникационной линией республиканских войск.

Через полчаса после начала обстрела телефонная связь была прервана, а телефонист Феликс вышел из строя. Бен поручил одному из молодых солдат спуститься с высоты, добраться до штаба батальона и доложить Бушу обстановку.

Он посмотрел на покрытые копотью лица своих людей и подумал, что на них отражаются его собственные страх и бессилие. На почерневших лицах глаза казались огромными, с необычайно яркими белками. Ну как можно было удерживать эту изолированную возвышенность под таким огнем? Бойцы выжидающе смотрели на него. Он понимал, чего они ждут: приказа об отступлении. Бен и сам ждал его, хотя и знал, что такого приказа не будет. Ведь его роту послал сюда командир бригады, уверенный, что только линкольновцы смогут удержать эту позицию.

Блау повернулся и посмотрел вниз, туда, где находился его командный пункт. На склоне, рядом с обрывом, он увидел людей из plana mayor [57] Штаба (исп.). своей роты. Фабера с его бесполезным телефоном не было видно из-за жалкого укрытия, которое он себе воздвиг. Бену захотелось спуститься к нему: он представлял, как должен был чувствовать себя Фабер. Минометы вели огонь через гребень, и вокруг Джо то и дело рвались мины.

Санитарам потребовался целый час, чтобы добраться до Феликса, у которого была раздроблена нога выше колена. Августовское, добела раскаленное солнце жгло так, что у бойцов словно молоты стучали в голове. Бен нашарил рукой лежавшую рядом флягу; вода в ней отдавала йодом и, смешанная с плохим испанским коньяком, по вкусу напоминала скорее какой-нибудь препарат для удаления пятен, чем питье.

— Вы что-то уронили, товарищ! — заметил лежавший рядом Нэт.

Бен посмотрел вниз и увидел, что из бокового кармана комбинезона выпало письмо Фергюсона — редактора газеты «Глоб тайме».

Бен засмеялся, и Нэт спросил:

— Любовное?

— Да, — ответил Бен, передавая ему письмо. — Прочти и позабавься.

Бен получил это послание, находясь в школе младшего командного состава, и все еще носил с собой, намереваясь ответить.

Нэт прочел:

«Я не знаю ни одного другого сотрудника нашей газеты, который бы вел себя так безответственно, как вы. Я не вижу смысла увольнять вас, так как вы сами себя уволили, но, пожалуй, могу сообщить, что для нашей газеты вы полностью конченый человек. Официальную жалобу редакции на вас я переслал в нью-йоркское отделение профсоюза журналистов вместе с фотокопией вашей телеграммы. Я не тешу себя мыслью о том, что это может расстроить вас или подобных вам типов, руководящих профсоюзом. Возможно, что все это к лучшему. Ведь уже задолго до случившегося вы не приносили газете никакой пользы. Из ваших сообщений совершенно ясно, что вы всецело верите красной пропаганде. Все ваши корреспонденции — это лишь пересказ правительственных сообщений, и мы не напечатали ни одной из тех последних пяти статей, которыми вы нас осчастливили…»

Нэт вернул письмо и спросил:

— Оно, наверное, разбило тебе сердце?

— А как же! В семнадцати местах, — тем же тоном ответил Бен.

Бен уже подумывал о том, чтобы самому побывать в штабе батальона и разузнать, что требуется Бушу (связные оттуда давно не появлялись), как вдруг увидел двух бойцов. Припадая к земле, они медленно пробирались под огнем противника. За спиной у одного висела катушка с тянувшимся позади проводом. Другой был Джо Келли, которому предстояло заменить Феликса у телефона. Келли считал себя лучшим католиком среди бойцов интернациональных бригад.

С момента переправы республиканцев через Эбро в Барселоне царило необычайное возбуждение. Наступление, готовившееся в условиях строжайшей секретности в течение нескольких месяцев, оказалось настолько успешным (хотя все были убеждены в неизбежности поражения), что захватило врасплох войска Франко, двигавшиеся на Валенсию и Кастельон-де-ла-Плану.

Восьмидесятитысячная армия Эбро на лодках, по понтонным мостам и вплавь переправилась через реку на фронте в сто пятьдесят километров и двинулась вперед так стремительно, что тылы смогли догнать свои основные силы чуть ли не через неделю. За первые двое суток республиканцы освободили шестьсот квадратных миль территории.

В столице Каталонии царило оживление. На улицах и площадях в ожидании бюллетеней собирались толпы людей. Повсюду повторялись слова Пасионарии, сказанные ею на майском пленуме ЦК компартии Испании:

«…Наша борьба не только дала всему миру новое доказательство жизнеспособности, боеспособности и организованности испанского народа, его героизма и веры в собственные силы, но и создала предпосылки для возникновения новой международной обстановки, основной чертой которой является начало организации фронта сопротивления завоевательным планам фашизма…»

Но особенно важным казалось Лэнгу другое утверждение Ибаррури, хотя одно время он считал, что оно не соответствует действительности и призвано лишь укрепить политико-моральное состояние народа.

«…В Испании, — заявила Пасионария, — имеется достаточно средств, чтобы не только остановить продвижение интервентов, но и отбросить их и разгромить до конца…»

Если оказалось возможным секретно подготовить и так своевременно и мастерски развернуть мощное наступление, то кто скажет, чего не сделает народ, когда он преисполнен решимости бороться до конца против попыток вернуть страну к средневековью?

Все иностранные корреспонденты в Барселоне, за исключением Фрэнсиса К. Лэнга, сумели раздобыть машины и выехать на фронт. Лэнг же вернулся из поездки во Францию и на территорию, занятую Франко, уже после 25 июля, дня, когда началось наступление. 26 июля, на следующий день после переправы через Эбро, слушая на парижском зимнем велодроме выступление Пасионарии, он не сомневался, что этот митинг ему запомнится еще больше, чем пленум ЦК в Мадриде.

Когда Лэнг, вернувшись из поездки, зашел в начале августа в учреждение Констанции де ла Мора, все корреспонденты уже разъехались, и Долорес Муньос ничего не могла для него сделать. Тогда он отправился в штаб интернациональных бригад и попытался выяснить, не смогут ли ему помочь штабисты.