Ангелина Шевцова - След. Укус куфии

— Значит, так, доктор. Достаешь из нее почки. И передаешь нам. Потом достаешь печень. Ее девай куда хочешь — продай, сожги… в общем, потом зашьешь, чтобы все выглядело так, будто это Органист.

Пархоменко трясущимися руками попытался нащупать у ребенка пульс.

Пульса не было.

— Вы что, с ума сошли? Я не буду этого делать!

— Слушай, лепила, — почти миролюбиво прогудел один из них, — девчонку уже не спасти. Она мертва. А ее почка реально нужна реально серьезному человеку. У него дочь без этой почки загнется. И если ты профукаешь сейчас все, то останешься здесь жить… а мы к тебе таких детей каждый день возить будем, понял? До победного конца…

— …В общем, у меня не было выбора… Девочка уже мертва, ей действительно было уже ничем не помочь. А принимать решение надо быстро — почки необходимо доставать сразу после смерти, чем быстрее, тем лучше… Если бы я не сделал этого, они бы еще детей привезли… Я понимаю, это страшно звучит, но… что я мог поделать?..

— Встаньте, — приказал Круглов.

Пархоменко поднялся. Звякнули наручники.

Круглов, вставший со своего места практически одновременно с ним, шагнул к двери.

— Прошу.

Оба вышли.

— А че мне за это выходит? — поинтересовался Теплов.

Открылась дверь, и в комнате появились новые лица.

При виде Теплова Пархоменко побелел как стена.

— Это он! Он! Один из них, из шайки этой!..

— Что? — не поняла Рогозина. — Из какой шайки?

— Все в порядке, Галина Николаевна, — сказал Круглов.

От немного натужной эмоциональности Теплова не осталось и следа. Он весь подобрался, как волк в капкане.

— Все, приплыли. — Слова прозвучали как обращение к самому себе, потом уже резче и злее. — Это… мне нужен адвокат. И телефонный звонок.

А в это время по Москве летела черная иномарка, увенчанная мигалкой и сопровождаемая джипом охраны. Заточенный в ней, как в тесной камере, Руслан Султанович Султанов общался по телефону с непосредственным начальством.

— Да, Сергей Сергеевич. Да, конечно, я понимаю. Нет, ну я же не могу сам этим заниматься! Да, я понимаю. Хорошо. Три дня, хорошо. Понял. Повторяю: моя полетит первой… — Он закончил разговор и швырнул телефон в пуленепробиваемое стекло. — Твою мать!

Телефон отскочил и плюхнулся ему на колени. Через минуту аппарат снова начал звонить.

— Султанов слушает, — спокойным хорошо поставленным голосом ответил кому-то невидимому его хозяин.

Валя Антонова не лукавила — она действительно стала домохозяйкой.

Она научилась ценить радости, которые жизнь дарит матери семейства, — хорошие оценки старшего, выздоровление малой после бронхита, удачную «шабашку» Степана и, как следствие, неожиданную возможность на зимних каникулах слетать в Египет…

Валентине слишком дорого досталась домашняя гармония. Она до сих пор ощущала леденящий холод при воспоминании о том, как, в очередной раз вернувшись с работы на рассвете — расследовали убийство, умело замаскированное под суицид, — она обнаружила на кухне, плавающей в табачном дыму, Степана. Глаза у него налились кровью, от него несло спиртным, но взгляд был пронзительно-трезвым.

«Все, — сказал он ей тогда, — надо разбегаться».

Именно так и выразился — «разбегаться». Он, ее Степан, всегда точный в определениях. Он не сказал «расходиться» или «разъезжаться». Он не упомянул про двухлетнего Юрика.

Одной фразой дал понять, что она, Валентина, — человек, от которого надо держаться подальше. Во всяком случае, так Валя Антонова тогда это восприняла.

Они просидели на кухне до шести утра — муж курил, она разгоняла дым рукой, но не просила прекратить. Она вообще боялась вставить слово в его прерывистый монолог. А вывод из монолога следовал один — или семья, или жмурики в долбаном морге. Степан договорился до того, что пригрозил через суд забрать ребенка…

Он получил никотиновое отравление и бросил курить, а она ушла с работы. Через два года родилась Инга…

Валя загрузила тарелки в посудомойку и задумалась, что приготовить на ужин. Вспомнилось любимое мужнино мясо в горшочке. Да и дети хорошо его едят. Решено, мясо так мясо.

Пока размораживался кусок свинины, она достала пакет с замороженными грибами и совершенно машинально включила телевизор.

Это был допотопный, маленького размера агрегат с антенной, ловившей только два канала, но Валя оставила его как память о поездках с родителями к бабушке — он умудрялся что-то показывать даже в трясущемся вагоне.

Под пустую болтовню героев бесконечного сериала она порезала мясо и овощи, разложила в горшочки, добавила опят и сунула четыре полосатые посудины в духовку. Оставалось настрогать салат.

Но после разговора с Галиной — уже не первый день — ее точил червячок беспокойства. И захлебывающийся, с неестественными интонациями голос ведущего криминальных новостей Валентина восприняла как знак судьбы.

— …очередная жертва Органиста! — Казалось, журналист второпях забывает сглатывать и брызжет слюной в микрофон.

Ее передернуло. Даже после работы в органах внутренних дел Валентина Антонова не могла привыкнуть к тому, что из трагедии можно делать шоу.

«Акулы пера… — фыркал Степан, имевший собственное мнение по всем вопросам. — Какие, к черту, акулы… Так…»

«…пираньи, — подхватывала Валентина. — Способные за час обглодать корову. А вреда от них бывает столько… Следакам можно только посочувствовать».

Степан небрежно отмахивался. Он не любил даже намеков на бывшую работу жены…

— …И не проси даже! — рявкнул муж, выходя из комнаты Юрика. — Нет, Валь, ты представляешь, он эти несчастные классы чисел долбит уже второй день — толку ноль. Я ему сказал, никаких больше походов, пока хотя бы на «четверку» с минусом не натянет. О, а пахнет-то как вкусно! Так, что у нас сегодня?

Он нагнулся к духовке, рассматривая горшочки сквозь запотевшее стекло.

— Мама, мама! — в кухню с топотом и визгом вбежала Инга. — А Барсик занавески подрал!

Валентина смотрела на них обоих, ощущая, как сжимается сердце.

Ее дети — оба — были при ней. Ее муж был при ней. А где-то далеко семья лишилась ребенка…

Она рухнула на табурет и прижала ладонь к глазам, скорее почувствовав, чем услышав, как Степан что-то негромко сказал Инге. Дочь умчалась, топая, как маленький слоник.

— Валь! — Рука мужа, надежная, сильная, обняла ее за плечи. — Валюша, ты чего? Ты плачешь? Что случилось?

Она подняла на него совершенно сухие глаза.

— Страшно, Степа… За детей страшно…

Он бросил взгляд в сторону телевизора.

— Опять про Органиста?

Валентина кивнула.

— Не волнуйся. Юру я забираю, он у нас пацан дисциплинированный, за двери школы ни шагу…