Пенелопа Фицджеральд - Книжная лавка

Открытие книжного магазина «Старый Дом» должно было состояться на следующее утро, но у Флоренс и в мыслях не было устраивать по этому поводу какой-то праздник; она и не знала толком, кого именно следовало бы на такой праздник пригласить, и решила, что самое главное – это собственное хорошее настроение. Ведь если у тебя настроение хорошее, ты и наедине с собой можешь все очень даже неплохо отпраздновать. Флоренс как раз обдумывала эту мысль, когда отворилась дверь, выходящая на улицу, и в магазин вошел Рэвен.

– Часто вы тут одна бываете, – заметил он и сразу же извинился за то, что явился прямо в болотных сапогах.

Затем Рэвен принялся осматривать помещение, проверяя, ровно ли юные скауты повесили полки, и, разумеется, нашел к чему придраться:

– Вон там, возле буфета, на одну восьмую дюйма выступает.

Но Флоренс не хотелось замечать подобных мелочей; она вообще не видела никаких недостатков в своем замечательном магазине. Да и потом, когда книги уже выстроились на полках – она специально сдвинула их чуть больше вперед (ей невыносимо было видеть, что они заваливаются назад, в пустоту, точно побежденные воины), – вряд ли в глаза станут бросаться какие-то мелкие недостатки в оформлении. Это как с тем красным платьем, думала Флоренс: пообносится и «сядет по фигуре». А к тому платью она и впрямь постепенно привыкла, тем более что теперь оно действительно сидело неплохо.

– И стены они покрасили кое-как, неровно, – продолжал ревизию Рэвен. – Вы можете указать им на это, когда они в следующий раз к вам заявятся.

Флоренс была совсем не уверена, что узнает хоть кого-то из юных скаутов, если на нем не будет форменной скаутской одежды; но оказалось, что она ошибается. Стоило Уолли, одетому в обыкновенный школьный блейзер и относительно приличные брюки, купленные в магазине «Товары для сельской местности», появиться у нее в магазине, и она сразу же его узнала.

Он сообщил, что у него «письмо для миссис Грин».

– Письмо? От кого это? – спросил Рэвен.

– От мистера Брандиша.

– Что? Неужели мистер Брандиш сам вышел из Холт-хауса и вручил тебе письмо для миссис Грин?

– Нет, мистер Рэвен, он просто подошел поближе к окну и щелкнул.

– Языком?

– Нет, пальцами.

– Но как же ты сумел это расслышать через оконное стекло?

– Да я не то чтобы расслышал, а скорей просто догадался.

– Ну и как он выглядел? Бледный небось?

Уолли засомневался, не зная, как ответить.

– Ну да, бледный. И мрачный немного. Да я толком и сказать не могу, как он выглядел. Голова у него вроде как между плечами утопла.

– И ты испугался?

– Нет, мне показалось, что надо бы поторопиться.

– Морскому скауту всегда лучше поторопиться, – машинально поддержал его Рэвен. – Я его уж, пожалуй, с месяц не видел, хотя погода давно установилась хорошая. А когда он мне в последний раз хоть что-то сказал, я и вовсе не упомню. Он ведь и тебе, наверно, ни слова не сказал, да?

– Нет, как раз сказал! Он немного прокашлялся, а потом попросил меня передать это письмо миссис Грин.

В руках у мальчика был белый конверт с черной каймой. И хотя Флоренс все это время глаз с траурного конверта не сводила, она все же взяла его очень осторожно, словно сама себе не веря. Ей никогда прежде с мистером Брандишем даже разговаривать не доводилось. И даже на том приеме в Имении у нее не было ни малейших надежд с ним познакомиться. Всем в Хардборо было известно, что миссис Гамар, считая себя покровительницей, инициатором или даже хозяйкой всех сколько-нибудь ценных общественных начинаний, очень хотела бы считать мистера Брандиша своим другом, но, поскольку она прожила в Имении всего пятнадцать лет и родом была не из Саффолка, эти ее мечты оказались тщетны. Возможно, общество этой дамы мистера Брандиша попросту не привлекало. Да и потом, сам он, особенно в последние годы, дом свой практически не покидал, так что у Флоренс вызвало удивление уже то, что он даже ее имя и фамилию знает.

– Я не понимаю, каким образом это письмо могло быть написано для меня, – волновалась Флоренс.

Ей хотелось остаться одной, но ни Рэвен, ни Уолли уходить даже не думали; оба ждали, когда она вскроет конверт.

– Вы насчет траурной каймы-то особо не переживайте, – успокоил ее Рэвен. – Старик ведь наверняка эти конверты заказал еще в 1919 году, когда они все с Первой мировой вернулись; в тот год как раз миссис Брандиш умерла. А я совсем еще сосунком был.

– А от чего она умерла?

– Вообще-то, миссис Грин, это очень странная история. Утонула она. Пошла напрямки через болота и утопла.

Внутри конверта оказался одинокий листок бумаги и тоже с черной каймой.

«Дорогая миссис Грин!

Я бы хотел пожелать Вам успехов. Во времена моего прадеда на Хай-стрит был один книготорговец, который, насколько я знаю, чуть не прихлопнул какого-то чересчур сварливого посетителя, запустив в него толстым томом. Уж больно тот посетитель возмущался задержкой в доставке очередной части одного нового романа – по-моему, это был «Домби и сын» Диккенса. И с тех пор ни у кого в Хардборо недостало мужества, чтобы вновь начать продавать здесь книги. Вы делаете нам честь. Я бы непременно посетил Ваш магазин, если б хоть иногда выходил из дома, но в последнее время я окончательно пришел к выводу, что мне этого делать не стоит; однако, если в вашей библиотеке будут выдавать книги на дом, я с огромным удовольствием туда запишусь.

Библиотека! Эта мысль ей даже в голову раньше не приходила; да и места у нее в доме явно не хватает…

– Он наверняка не удовлетворен тем ассортиментом, который предлагает наша «передвижка», – заметил Рэвен.

«Передвижкой» назывался закрытый фургон, в котором раз в месяц в Хардборо привозили книги из публичной библиотеки Флинтмаркета. Обычно предлагаемые «передвижкой» книги были настолько зачитаны, что страницы в них приобрели странную прозрачность. Все любители чтения в Хардборо успели уже по нескольку раз прочесть эти книги.

Флоренс проводила Уолли до двери и поблагодарила; он сдержанно кивнул в ответ. Похоже, он многим оказывал подобные услуги. У него и сейчас на багажнике велосипеда возвышалась сумка с продуктами, а с руля – руль Уолли привинтил ручками вниз, чтобы все было как у «настоящего гоночного», – свисала плетеная корзинка с несушкой.

– Она на яйцах сидит, миссис Грин. Я ее от нас везу к сводной сестре моего двоюродного брата, которая тоже цыплят разводить хочет.

Флоренс легонько коснулась мягких взъерошенных перьев старой несушки. Та сидела, нахохлившись, и напоминала неопрятную красно-коричневую кучку; она даже глаза с трудом приоткрыла. Вся ее энергия была сейчас направлена на производство тепла, и казалось, что от этого даже корзинка чуть-чуть подрагивает в неторопливом, но вполне определенном ритме.