Энтони Троллоп - Домик в Оллингтоне

– Нет никакого сомнения, что это скарлатина, – сказал доктор Крофтс. – впрочем, все симптомы болезни благоприятны.

Но как ни были благоприятны симптомы болезни, ее последствия были весьма нехороши для других. Дня через два Лили почувствовала себя нездоровою. Она хотела скрыть это, боясь попасть на попечение доктора как больная, но ее усилия были бесполезны, и на следующее утро узнали, что она заболела тоже скарлатиной. Доктор Крофтс уверял, что болезнь имеет вид самый благоприятный. Погода стояла холодная. Присутствие болезни в доме требовало только от всех большой осторожности и немедленного обращения к врачу за советом. Доктор Крофтс просил мистрис Дель успокоиться, но при этом настоятельно требовал, чтобы сестры не были вместе.

– Да нельзя ли вам отправить Белл в Гествик к мистрис Имс? – спросил он.

Но Белл протестовала против этой меры, и ее с трудом удалили из спальни матери, куда Лили, как больная, была переведена.

– Если вы позволите мне быть откровенным, – сказал Крофтс, обращаясь к Белл на второй день после того, как болезнь Лили выяснилась, – вы нехорошо делаете, оставаясь здесь.

– Я ни в каком случае не оставлю мама, когда у нее столько хлопот, – сказала Белл.

– Но если и вы заболеете, тогда прибавится еще больше хлопот.

– Я никак не могу этого сделать, – отвечала Белл. – Если меня увезут в Гествик, я буду так беспокоиться, что пешком приду назад, лишь только представится к тому удобная минута.

– Мне кажется, вашей матушке будет спокойнее без вас.

– А мне кажется, что ей будет спокойнее, когда я останусь при ней. Мне постоянно не нравилось, когда говорили, что такая-то женщина бежала от болезни, а когда поступает таким образом сестра или дочь, то это невыносимо.

Итак, Белл осталась, хотя и не получила дозволения видеться с сестрой, она только оставалась подле комнаты, занимаемой больною, и исполняла разные услуги, в которых оказывалась крайняя необходимость.

И вдруг сколько невзгод обрушилось на обитательниц Малого дома! Не поодиночке посетили их несчастья, а целою массою. Едва прошло два месяца с тех пор, как они получили ужасные известия касательно Кросби, известия, которые уже сами по себе были достаточны, чтобы лечь на все семейство тяжелым камнем, и к этим несчастьям начали прививаться другие – одно за другим. Вопреки предсказанию доктора, Лили заболела серьезно, и через несколько дней у нее обнаружился бред. Она беспрестанно твердила матери о Кросби, говоря о нем, как говорила во время минувшей осени. Но и в самом бреду она помнила, что они решились оставить свое настоящее жилище, она два раза спрашивала доктора, готова ли их квартира в Гествике.

При таких-то обстоятельствах доктор Крофтс впервые услышал о их намерении. В эти дни худшего состояния болезни Лили он приезжал в Оллингтон ежедневно и однажды оставался ночевать. За все эти хлопоты он ни под каким видом не хотел принять платы, да он ее и никогда не принимал от мистрис Дель.

– Лучше бы вам не ездить так часто, – сказала Белл однажды вечером, когда они вместе стояли у камина в гостиной и когда Крофтс только что вышел из комнаты больной, – вы обременяете нас своею обязательностью.

В этот день был перелом болезни Лили, и он мог объявить мистрис Дель, что больная, по его мнению, вне всякой опасности.

– Правда, мои визиты скоро совсем не будут нужны: самое худшее миновалось.

– О, как приятно это слышать! Она будет обязана вам жизнью, но за всем тем…

– О нет, скарлатина нынче совсем не такая страшная болезнь, как бывало прежде.

– Так зачем же вам было посвящать ей так много своего времени? Я страшусь при одной мысли о той потере для вас, в которой мы были причиной.

– Лошадь моя потеряла больше, чем я, – сказал доктор, смеясь. – Мои пациенты в Гествике не так многочисленны. – При этом доктор вместо того, чтобы уехать, сел на стул. – Так это верно, что вы оставляете этот дом?

– Совершенно верно. Мы переедем в конце марта, если только позволит состояние здоровья Лили.

Сказав это, Белл тоже села, и они долго смотрели на пылавший в камине огонь, не говоря ни слова.

– Скажите, Белл, какая этому причина? – спросил, наконец, доктор Крофтс. – Впрочем, я не знаю, вправе ли я делать подобные вопросы?

– Вы вправе спрашивать обо всем, что до нас касается, – отвечала Белл. – Наш дядя очень добр, более чем добр, он великодушен. Но, по-видимому, он воображает, что это дает ему право вмешиваться в дела нашей мама. Это нам не нравится, и потому мы уезжаем.

Доктор продолжал сидеть по одну сторону камина, а Белл продолжала сидеть против него. Но разговор как-то не вязался.

– Неприятное известие, – сказал доктор, после некоторого молчания.

– Но зато, когда кто из нас захворает, вам недалеко будет ездить.

– Да, понимаю. Это значит, что я не выразил удовольствия, что вы будете находиться вблизи от меня, но признаюсь, это меня нисколько не радует. Я не могу примириться с мыслию, что вы можете жить где-нибудь, кроме Оллингтона. В Гествике Дели будут совсем не на своем месте.

– Зачем же так думать о Делях?

– Что делать! Это, конечно, вроде деспотического закона noblesse oblige. Мне кажется, вы не должны оставлять Оллингтона, пока не потребуют того какие-нибудь важные обстоятельства.

– В том-то и дело, что этого требуют весьма важные обстоятельства.

– О, это другое дело!

И доктор снова предался молчанию.

– Разве вы никогда не замечали, что мама наша здесь несчастлива, – сказала Белл после довольно продолжительной паузы. – Что касается до меня самой, то я никогда этого не замечала, а теперь мне все ясно.

– Теперь и я понял, поняв, по крайней мере, на что вы намекаете. Она была стеснена в жизни, но примите в расчет, как часто подобное стеснение бывает непременным условием жизни. И все-таки я не думаю, что для вашей матушки это обстоятельство было побудительной причиной к вашему переезду.

– Нет, это делается собственно из-за нас. Стеснение, как вы его называете, огорчает и нас, потому-то мама в настоящем случае и руководствуется им. Дядя щедр для нее в отношении денег, но в других отношениях, как, например, в деле чувства, он очень скуп.

– Белл… – сказал доктор и остановился.

Белл взглянула на него, но не отвечала. Доктор постоянно называл ее по имени, и они всегда смотрели один на другого как на тесных друзей. В настоящую минуту Белл все забыла, кроме этого, и находила удовольствие сидеть и слушать его.

– Я хочу сделать вам вопрос, который, может быть, мне бы не следовало делать, но, пользуясь правом давнишнего знакомства, я говорю с вами, как с сестрою.

– Спрашивайте, что вам угодно, – сказала Белл.

– Не вышло ли тут чего-нибудь из-за вашего кузена Бернарда?