Энтони Троллоп - Домик в Оллингтоне

При возбуждении вопроса о найме дома для молодых леди Амелии очень хотелось, чтобы местность была поближе к Сент-Джонс-Вуду, но в этом Кросби отказал наотрез.

– Мне кажется, вам не нравится Сент-Джонс-Вуд, – сказала леди Амелия довольно сурово, думая испугать Кросби и принудить его признаться, что он не имел к этой местности ни малейшего предубеждения.

Но Кросби на этом не ловился.

– Нет, не нравится, – отвечал он. – Я всегда ненавидел его. Я вполне убежден, что если бы мне пришлось жить здесь против моего желания, то я бы перерезал себе горло по прошествии первых шести месяцев.

При этом леди Амелия приняла важный вид и выразила сожаление, что ее дом так ненавистен ему.

– Нет, – сказал он. – Собственно ваш дом мне очень нравится, и я всегда с особенным удовольствием провожу в нем время. Я только говорю о действии, которое произвела бы на меня здешняя местность, если бы мне пришлось поселиться здесь.

Леди Амелия обладала достаточным умом, чтобы понять, в чем дело, но, принимая живейшее участие в интересах сестры, она продолжала оказывать будущему зятю особенное внимание, и потому спорный пункт о Сент-Джонс-Вуде оставлен был без всяких последствий.

Самому Кросби хотелось поселиться в одном из новых скверов Пимлико, близ моста Вокзала и близ реки, его более побуждало к тому огромное расстояние между этою местностью и северною частью города, где жила леди Амелия, но на это ни под каким видом не соглашалась и леди Александрина. Дело другое, если бы им удалось попасть в Итон-сквэр или в одну из улиц, примыкавших к Итон-сквэру, даже если бы удалось прилепиться где-нибудь на окраине Белгравии, – невеста тогда была бы совершенно счастлива. Сначала леди Александрине именно то и предлагали, чего она желала, но ее географические сведения о Пимлико были весьма несовершенны, и потому она чуть-чуть не впала в роковую ошибку. Хорошо еще, что в это дело вмешался добрый друг. «Ради самого неба, моя милая, не дозволяй ему завозить себя дальше Экльстон-сквэра!» – было восклицание, которым поразила леди Александрину верная ее подруга, замужняя сестра. Предостереженная таким образом Александрина сделалась непоколебимою и окончательно решила, что местом нового их жительства должен быть Принсесс-Ройяль-Кресцент, откуда с одного конца был виден угол Гайд-парка.

Мебель заказывалась преимущественно под наблюдением и опытностью леди Амелии. Кросби довольствовался уверением, что она во всяком случае сумеет приобрести все нужное дешевле, нежели удалось бы купить ему самому, и что вообще он не имел вкуса в деле подобного рода. Несмотря на то, он уже начинал чувствовать, что становился жертвою деспотизма и что его прибрали к рукам. Он не мог принять надлежащего участия в покупке кроватей и стульев, а потому и передал все дело партии де Курси. Этому была и другая причина, до сих пор еще не упомянутая. Потребные на покупку мебели деньги доставлялись мистером Мортимером Гезби. С честным, но непонятным рвением к семейству де Курси, Гезби успел все деньги, принадлежащие Кросби, употребить в пользу леди Александрины. Он хлопотал для нее, собирая тут, распределяя там, и так связал нареченного мужа ее свадебным контрактом, как будто будущее благосостояние собственных его детей зависело от действительности его трудов. И за все это ему не приходилось получить ни одного пенни, а также извлечь какие-нибудь выгоды настоящие или будущие. Все это происходило от его усердия, его преданности к графской короне, прикрывавшей герб лорда де Курси. По его понятиям, граф и все принадлежавшее к его титулу имели полное право на подобное усердие. Такова была теория, в которой воспитался Гезби; руководствуясь ею, он иногда бессознательно предавался унижению. Лично он терпеть не мог лорда де Курси, который обходился с ним весьма грубо. Он знал, что граф был бессердечный, злой, дурной человек, но, как граф, он имел право на услуги мистера Гезби, которыми обыкновенный человек ни под каким видом не мог бы воспользоваться.

Пристроив таким образом все доступные суммы на обеспечение, по-видимому, ожидаемого вдовства леди Александрины, мистер Гезби сам доставил деньги на устройство нового хозяйства.

– Вы можете уплачивать мне полтораста фунтов в год из четырех процентов, пока не покроется весь долг, – сказал он Кросби, и Кросби должен был согласиться.

До настоящей поры Кросби хотя и вел в Лондоне жизнь модного джентльмена, но никому и никогда не был еще должен. И вот ему представлялась перспектива долгов. Впрочем, и то сказать, когда чиновник, занимающий должность в какой-нибудь общественной конторе, женится на дочери графа, то нельзя же ему ожидать, что все пойдет по его желанию.

Леди Амелия купила обыкновенную мебель, постели, ковры на лестницу, умывальники и кухонную посуду. Гезби приобрел отлично дешево обеденный стол и буфет. Но что касается до украшений, относящихся к гостиной, это должна была решить сама леди Александрина. По гардеробной части графиня намеревалась помочь своим советом, по этим предметам нельзя было посылать счеты к мистеру Гезби, чтобы он уплатил их из четырех процентов, приписав всю сумму к долгу жениха. Подвенечное приданое должно было приготовить на средства самих де Курси, а потому необходимость заставила графиню явиться на сцену.

– У меня чтобы не было векселей! Слышите? – проворчал граф, проскрежетав по другим зубам одним своим особенно черным и безобразным зубом. – Чтобы не было векселей по этому делу!

А между тем чистых денег не давал. При таких-то обстоятельствах графине и представилась необходимость самой явиться на сцену. Мистер Гезби во время своего недавнего посещения замка Курси по деловым отношениям получил двусмысленный намек, что счеты модисток можно очень удобно пришпилить к счетам мебельщиков, торговцев посудою и тому подобным. Графиня, делая этот намек, старалась внушить своему зятю, что с недавнего времени мода изменилась и что подобные меры считались совершенно позволительными между людьми, действительно живущими в большом свете. Но Гезби был человек с ясным взглядом на вещи, человек честный, он хорошо знал графиню. Ему очевидно было, что в настоящем случае нельзя прибегнуть к подобной мере. Поэтому графиня не стала предлагать дальнейших советов и решилась сама отправиться в Лондон.

Приятно было видеть, как леди Амелия и Александрина сидели среди огромного склада ковров и расспрашивали четырех приказчиков, которые показывали им товар, – видеть их, когда они склоняли друг к другу головки и шептались, вероятно, о том, как бы выторговать лишних два пенса на ярд и за это наделать продавцам как можно больше хлопот. Приятно было видеть это потому, что они отлично умели управлять своими огромными кринолинами, проходя между огромными свертками ковров, и потому еще, что они вполне наслаждались и принимали уважение со стороны приказчиков, как дань, неотъемлемо им принадлежащую. Но не так было приятно видеть мистера Кросби, который торопился в должность, которому не было предоставлено никакого права участвовать в выборе покупаемых предметов и на которого приказчики смотрели как на человека совершенно лишнего. Сестрицы условились быть в магазине в половине одиннадцатого, так чтобы Кросби можно было явиться в должность к одиннадцати или немного позже. Но прежде чем они оставили дом Гезби, уже пробило одиннадцать, и очевидно было, что полчаса времени на выбор ковров далеко не достаточно. Полосы великолепных, ярких цветов развертывались перед ними на целые мили, а потом, когда попадали рисунки, по их мнению подходящие, то кусок развертывали взад и вперед до тех пор, пока им покрывался целый зал. Кросби пожалел приказчиков, таскавших с места на место огромные груды товара, между тем как леди Амелия сидела так спокойно, как будто ей вменялось в обязанность пересмотреть каждый ярд всех товаров в магазине. «Покажите мне еще раз вон тот кусок, что внизу». И приказчики снова принимались за работу, снова передвигали целые горы. «Нет, моя милая, зеленый цвет очень не прочен, он полиняет, лишь только на него прольется кипяток». Приказчик улыбался невыразимо сладко и уверял, что собственно этот зеленый цвет никогда не полиняет. Но леди Амелия не обращала на него внимания, и ковер, из-за которого передвинута была целая гора, сделался частью другой горы.