Джордж Элиот - Адам Бид

В Окбурне конюх «Королевского дуба» помнил, что такая молодая женщина, какую описывал Адам, выходила из треддльстонского дилижанса более двух недель назад, ведь не скоро можно забыть такую хорошенькую девушку, и был уверен, что она не поехала в бекстонском дилижансе, который проезжал через Снофильд; он потерял ее из виду в то время, как отводил лошадей, и с тех пор более не видел ее. Адам затем прямо пошел к гостинице, от которой отходил стонитонский дилижанс: было всего очевиднее, что Хетти, куда бы она ни намеревалась идти, прежде отправилась в Стонитон, так как едва ли она решилась свернуть с большого тракта. И здесь она была замечена; помнили, что она сидела на козлах с кучером. Но кучера нельзя было видеть: другой ездил вместо него по этой дороге последние три или четыре дня. Вероятно, его можно было увидеть в Стонитоне, если спросить о нем в гостинице, у которой останавливалась карета. Таким образом, озабоченный, больной душой, Адам по необходимости должен был ждать и употребить усилия, чтоб отдохнуть до следующего утра, и до одиннадцати часов, когда отходил дилижанс.

В Стонитоне произошла новая задержка: старый кучер, с которым ехала Хетти, не будет в городе раньше вечера. По приезде его оказалось, что он хорошо помнил Хетти и помнил свою собственную шутку, с которою обратился к ней; он несколько раз повторил ее Адаму и так же часто заметил, что, по его мнению, в этом было что-то такое необыкновенное, потому что Хетти не смеялась, когда он пошутил с нею. Но он объявил, как объявляли и люди в гостинице, что потерял Хетти из виду с того времени, как она вышла из кареты. Часть следующего утра прошла в расспросах в каждом доме в городе, где только останавливался какой-нибудь дилижанс. Все это было тщетно: Хетти, как известно, отправилась из Стонитона не в дилижансе, а пешком на самом рассвете; потом Адам выходил до первых застав по различным трактам в отчаянной надежде, что она оставила там какое-нибудь воспоминание. Нет, дальнейших следов не было, и следующею тяжелой для Адама задачею было отправиться домой и передать на господской мызе эти несчастные известия. Что ж касается того, что он сделает за этим, то он имел два определительные намерения среди этой борьбы мыслей и чувств, происходившей в нем в то время, как он ходил взад и вперед. Он не расскажет того, что знал о поведении Артура Донниторна относительно Хетти, пока не представится очевидная для того необходимость: Хетти, пожалуй, может возвратиться и открытие может быть для нее оскорблением или обидой. Лишь только он побывает дома и сделает все, что нужно для более продолжительного отсутствия, как тотчас же отправится в Ирландию; если он не откроет никакого следа Хетти на пути, то пойдет прямо к Артуру Донниторну, чтоб увериться, насколько Артуру был известен ее поступок. Несколько раз приходило ему на мысль, не спросить ли совета у мистера Ирвайна, но это было бы бесполезно, или ему уже нужно в таком случае сказать все и, таким образом, выдать тайну Артура. Странно, что Адам, мысли которого были беспрестанно заняты Хетти, ни разу не подумал о том, что она могла отправиться в Виндзор, не зная, что Артура уж не было там. Может быть, Адам не мог себе представить, чтоб Хетти убежала к Артуру непрошенная; он не мог вообразить себе никакой причины, которая могла бы понудить ее к такому шагу после письма, написанного в августе. Он представлял себе только два предположения: или Артур снова писал к ней и сманил ее к побегу, или она просто бежала от приближавшегося брака с ним, убедившись, что, вопреки всему, не могла любить его в достаточной степени, а между тем не смела отказать ему, опасаясь гнева своих родных.

Когда он решился идти прямо к Артуру, мысль о том, что он потерял два дня на поиски, оказавшиеся почти совершенно бесполезными, была мучительна для Адама. А между тем, пока он не объявит Пойзерам, куда, по его убеждению, отправилась Хетти, о своем намерении последовать за нею туда, он должен быть в состоянии сказать им, что искал ее следов, насколько было только возможно.

Адам прибыл в Треддльстон во вторник после полуночи и, не желая беспокоить мать и Сета, а также отвечать на их вопросы в такую позднюю пору, остановился в «Опрокинутой телеге». Не раздеваясь, бросился он здесь на постель и крепко заснул от усталости. Он спал, однако ж, не более четырех часов. Он отправился домой уже в пять часов, в слабые утренние сумерки. Он всегда носил с собою в кармане ключ от двери мастерской, так что мог войти туда. А он желал войти в дом, не разбудив матери: ему не хотелось самому рассказать ей о своем новом огорчении, а увидеться прежде с Сетом и попросить его, чтоб он сообщил ей об этом, когда окажется нужным. Он осторожно прошел по двору и осторожно отпер дверь ключом. Но, как он ожидал, Джип, лежавший в мастерской, громко залаял. Он утих, увидев Адама, который, подняв палец, приказывал ему замолчать, и бесхвостое животное, в своей немой радости, должно было довольствоваться тем, что терлось около ног своего господина.

Адам был слишком болен душою, чтоб обратить внимание на ласки Джипа. Он бросился на лавку и тупо смотрел на лес и на признаки работы, окружавшие его, спрашивая себя, найдет ли он когда-нибудь снова удовольствие в этом, между тем как Джип, неясно сознавая, что с его господином случилось что-то дурное, положил свою шероховатую серую голову на колени Адама и, нахмурив брови, смотрел на него. С воскресенья после обеда до этих пор Адам постоянно находился среди чужих людей и в чужих местах, которые не имели ничего общего с подробностями его всегдашней жизни. Теперь же, когда при свете нового утра он возвратился к себе домой и был окружен знакомыми предметами, которые, казалось, навсегда лишились своей прелести, действительность, тяжкая, неизбежная действительность его горя легла на него новым гнетом. Прямо перед ним стоял неоконченный комод с ящиками, который он делал в свободные минуты для Хетти, когда его дом будет и ее домом.

Сет не слышал, когда вошел Адам, но его поднял лай Джипа, и Адам слышал, как он шевелился наверху в комнате, одеваясь. Первые мысли Сета были о брате: он непременно придет домой сегодня, потому что его присутствие при работах необходимо завтра; но Сет с удовольствием думал, что Адам имел больше праздников, чем ожидал. А приедет ли и Дина с ним? Сет чувствовал, что в этом заключалось величайшее блаженство, которое он только мог предвидеть для самого себя, хотя у него и не оставалось никакой надежды, что она когда-нибудь полюбит его настолько, чтоб выйти за него замуж. Но он часто думал, что лучше быть другом и братом Дины, чем мужем другой женщины. Если б только он мог быть всегда близко нее, а не жить от нее так далеко.