Джордж Элиот - Адам Бид

Он указал на стул прямо против него, не более как на аршин расстояния от его собственного стула, и Адам сел, чувствуя, что такое холодное обращение мистера Ирвайна было новым, более неожиданным затруднением для его объяснений. Но когда Адам решался на какую-нибудь меру, то отказывался от нее разве только по самым крайним причинам.

– Я обращаюсь к вам, сэр, – сказал он, – как к джентльмену, которого уважаю больше всех. Мне нужно сообщить вам нечто весьма неприятное… что вам будет столь же неприятно слышать, как неприятно мне сообщить вам. Но если я вам стану говорить о зле, совершенном другими, то вы увидите, что я заговорил, имея на то основательные причины. – Мистер Ирвайн медленно кивнул головою, и Адам продолжал несколько дрожащим голосом: – Вы знаете, что вам приходилось женить меня и Хетти Соррель пятнадцатого нынешнего месяца. Я думал, что она меня любит, и считал себя счастливейшим человеком в приходе. Но меня постиг страшный ударь.

Мистер Ирвайн вскочил с своего стула, как бы невольно, но потом, решившись подавить свое волнение, подошел к окну и стал смотреть в него.

– Она скрылась, сэр, и мы не знаем куда. Она сказала, что отправляется в Снофильд в пятницу две недели назад. В прошлое воскресенье я поехал за ней, чтоб привезти ее домой, а она вовсе не была там; она поехала в дилижансе в Стонитон, но дальше этого я не мог отыскать ее следов. Теперь же я отправляюсь в далекий путь искать ее, и никому, кроме вас, не могу доверить, куда отправляюсь.

Мистер Ирвайн отошел от окна и сел на свое место.

– Не имеете ли вы какой-нибудь идеи о причине, по которой она скрылась? – спросил он.

– Довольно ясно, что она не хочет выйти за меня замуж, сэр, – сказал Адам. – Она была недовольна, что срок свадьбы так приблизился. Но я боюсь, что это еще не все. Я должен сказать вам, сэр, что здесь еще нечто другое. Это дело касается еще другого человека, кроме меня.

На лице мистера Ирвайна, выражавшем чрезвычайное беспокойство, показался луч чего-то, походившего почти на облегчение или на радость. Адам смотрел на пол и молчал несколько времени: не легко было ему произнести теперь то, что он должен был сказать. Но когда он стал продолжать, то поднял голову и посмотрел прямо на мистера Ирвайна. Он сделает то, на что решился, не отступая ни на шаг.

– Вы знаете человека, которого я считал своим величайшим другом, – сказал он, – и я, бывало, гордился мыслью, что проведу всю жизнь, работая для него, и питал к нему эти чувства с тех самых пор, как мы оба были еще мальчиками…

Мистер Ирвайн, как бы совершенно лишившись власти над собою, схватил руку Адама, лежавшую на столе, и сжал ее крепко, как человек, чувствующий сильную боль; губы его были бледны, и он тихим, торопливым голосом вымолвил:

– Нет, Адам, нет… не говорите этого, ради самого Бога!

Адам, удивленный необыкновенным порывом чувства мистера Ирвайна, раскаялся, что слова сорвались у него с языка, и сидел в печальном безмолвии.

Мистер Ирвайн, однако ж, мало-помалу перестал сжимать его руку, откинулся назад на своем стуле и сказал:

– Продолжайте, я должен знать это.

– Этот человек играл чувствами Хетти и вел себя с нею так, как не имел никакого права поступать с девушкой ее звания… делал ей подарки и обыкновенно ходил встречать ее, когда она выходила из дома. Я узнал об этом только два дня перед тем, что он уехал отсюда… я видел, как он целовал ее, когда они прощались друг с другом в роще. Тогда еще не было ничего сказано между мною и Хетти, хотя я и любил ее уже давно и она знала о том. Но я упрекал его в дурных поступках, и мы обменялись оскорбительными выражениями и ударами. После этого он торжественно уверил меня, что все это был вздор и только пустое волокитство. Но я заставил его написать Хетти письмо и сказать ей, что он не имел никакой серьезной цели. Я видел довольно ясно, сэр, по различным обстоятельствам, которых я не понимал в свое время, что он овладел ее сердцем, и я полагал, что она, вероятно, все будет думать о нем и никогда не полюбит другого человека, который захотел бы жениться на ней. Я отдал ей письмо; она, казалось, переносила все это гораздо лучше, чем я ожидал… стала обращаться со мною все ласковее и ласковее… я думаю, она в таком случае не знала своих собственных чувств, бедняжка!.. и все это возвратилось снова, когда уже было слишком поздно… Я не хочу порицать ее… я не хочу думать, что она хотела обмануть меня. Но я видел подтверждение своей мысли, что она любит меня и… остальное вы знаете, сэр. Но мне приходит на мысль, что он поступил со мной неискренно, сманил ее из дома и она бежала к нему… И я теперь отправляюсь искать ее, так как я не могу более работать, пока не буду знать, что с нею сталось.

В продолжение рассказа Адама мистер Ирвайн имел время приобрести самообладание, вопреки тягостным мыслям, толпившимся в его голове. Ему горько было вспомнить теперь то утро, когда Артур завтракал с ним и, казалось, готов был сделать какое-то признание. Теперь было довольно ясно, в чем он хотел признаться. И если б их беседа приняла другой оборот… Если б он сам был менее деликатен и настоятельно навязался бы в тайны другого человека… тягостно было думать, какое ничтожное обстоятельство могло бы предупредить весь этот грех и горе. Он видел теперь все это происшествие при страшном освещении, которое настоящее проливает на прошедшее. Но каждое из чувств, стремительно охватывавших его, уступало перед состраданием, глубоким, исполненным уважения состраданием к человеку, сидевшему перед ним, человеку, который был уже так убит, с грустною слепою покорностью готов был встретить еще недействительное горе, между тем как действительное было так недалеко от него и выходило гораздо дальше пределов обыкновенного испытания, которого он мог бы опасаться. Его собственное волнение подавлялось известным благоговением, которое охватывает нас в присутствии сильной душевной боли, потому что он уже имел перед собою боль, которую должен был причинить Адаму. Он взял руку Адама, лежавшую на столе, но теперь весьма осторожно и торжественно произнес:

– Адам, мой дорогой друг, вы уже имели тяжкие испытания в вашей жизни. Вы умеете переносить несчастье, как следует мужчине, а также и действовать таким образом. Господь требует теперь от вас и того и другого. Вас ожидает более тяжкое несчастье, чем какое-либо из тех, которые вы знали до этого времени. Но вы не виноваты… не вы будете иметь самую худшую из всех печалей. Да поможет Господь тому, кто будет иметь ее!

Два бледных лица смотрели друг на друга; на лице Адама выражалось трепетное недоумение, на лице же мистера Ирвайна – замешательство, страх и сострадание. Но он продолжал:

– Я получил известие о Хетти сегодня утром. Она не пошла к нему , она в Стонишейре… в Стонитоне.