Джордж Элиот - Адам Бид

Таким образом я возвращаюсь к мистеру Ирвайну и желаю, чтоб вы вполне полюбили его, как бы он ни был далек от того, чтоб удовлетворить ваши требования относительно духовного характера. Может быть, вы думаете, что он не был (тогда как ему следовало быть) живым доказательством преимуществ, связанных с национальною церковью? Но я не уверен в этом; по крайней мере, я знаю только то, что люди, жившие в Брокстоне и Геслоне, были бы весьма огорчены, если б им пришлось расстаться с их священником, и что большая часть лиц прояснялась при его приближении; и пока нельзя будет доказать, что ненависть лучше для души, нежели любовь, я должен предполагать, что мистер Ирвайн имел на свой приход более целебное влияние, нежели ревностный мистер Райд, поступивший туда двадцать лет спустя, когда мистер Ирвайн отправился к праотцам. Мистер Райд, правда, упорно держался учения реформатского, посещал свое стадо очень часто в его собственных домах и весьма строго порицал заблуждения плоти, действительно приостановил рождественские обходы церковных певцов, под тем предлогом, что они потворствуют пьянству и допускают слишком легкомысленное обращение с священными предметами. Но я узнал от Адама Бида, с которым говорил обо всем этом в его преклонных летах, что мало священников могли быть менее успешны в своих стараниях приобрести расположение сердец своих прихожан, чем мистер Райд. Прихожане много узнали от него о церковных догматах, так что почти каждый из прихожан, не достигший еще пятидесятилетнего возраста, стал различать настоящее Евангелие от того, что не в точности подходило к этому имени, как будто он родился и вырос среди диссидентов; и в продолжение известного времени после его прибытия в этой спокойной сельской общине образовалось, по-видимому, настоящее религиозное волнение.

– Но, – говорил Адам, – я видел совершенно ясно с того времени еще, как был молод, что религия и сведения не одно и то же. Так, не сведения заставляют людей поступать справедливо, а чувства. Сведения в религии то же самое, что в математике: человек может быть способен разрешать математические задачи прямо в голове, сидя у камина и куря трубку; но если ему нужно построить машину или здание, то он должен иметь волю и решимость и больше любить что-нибудь другое, нежели свое спокойствие. Так или иначе, приход стал мало-помалу отпадать, и люди начали легко отзываться о мистере Райде. Я так полагаю, в душе своей он думал справедливо, только, видите ли, он был угрюмого нрава и любил сбивать цены у людей, работавших на него, таким образом его проповеди не приходились по вкусу с этою приправою. И ему хотелось быть верховным судьей в приходе и наказывать людей, поступающих дурно; и он бранил их с кафедры просто как Рантер [14] Религиозная секта, возникшая около 1645 г. Она теперь не существует. Рантерами называли первобытных методистов, отступивших от секты Весли, если хотели упрекнуть их в недостатке твердости и усердия в исполнении религиозных обрядов. , а между тем терпеть не мог диссидентов и восставал против них гораздо больше, нежели мистер Ирвайн. И потом он жил не по своему доходу, ибо с самого начала, казалось, думал, что шестьсот фунтов в год должны были сделать его таким же знатным барином, как мистер Доннигорн, это большое зло, которое мне часто случалось видеть в бедных священниках, неожиданно получивших доходное место. О мистере Райде были высокого мнения люди, смотревшие на него издалека, – я так думаю, потому что он был известен как автор нескольких книг; что ж касается математики и сущности вещей, то в них он был таким же невеждой, как женщина. Он много знал об учениях и обыкновенно называл их оплотами реформации; но я всегда не доверял к такого рода учению, потому что оно заставляет людей быть безрассудными и глупыми в их настоящем деле. Мистер Ирвайн, напротив, был вовсе не похож на него: он был так понятлив, он в одну минуту схватывал, что вы хотели сказать, и знал все, что касалось построек, и мог видеть, когда вы исполняли хорошее дело. И он просто как джентльмен обращался с фермерами, старыми женщинами и работниками, и обращался с ними так же, как с господами. Вы никогда не могли видеть, чтоб он вмешивался во что не следует, бранился и старался разыгрывать роль невесть кого! Ах, он был прекрасный человек, какого ваши глаза редко встречали в жизни, и он так ласково обращался с матерью и сестрами! А эта бедная хворая мисс Анна… он, казалось, думал о ней более, нежели о ком-либо другом на свете. В приходе не было души, которая могла бы сказать слово против него, а слуги оставались при нем, пока уж до того устарели и одряхлели, что он должен был нанять других людей, которые бы исправляли их дело.

– Ну, – сказал я, – это был отличный род проповедования в будни; но я полагаю все-таки, что если б ваш старый друг мистер Ирвайн был снова вызван к жизни и взошел в будущее воскресенье на кафедру, вам, пожалуй, было бы несколько стыдно, что он не проповедует лучше после всех ваших похвал о нем.

– Нет, нет, – сказал Адам, приосаниваясь и откидываясь назад на стуле, будто приготовляясь отразить какие бы то ни было заключения, – никто не слышал, чтоб я говорил о мистере Ирвайне как о значительном проповеднике. Он не вникал в глубокий духовный опыт, и я знаю, что во внутренней жизни человека есть много такого, чего вы не можете вымерить наугольником и сказать «сделай это и затем последует вот то-то» и «сделай то и затем последует вот это». Есть вещи, происходящие в душе, и время, когда чувства входят в вас, как стремительный могучий ветер, как сказано в Священном Писании; они как бы разделяют вашу жизнь надвое, так что вы оглядываетесь на самих себя, как будто вы были кто-нибудь другой. Это вещи, которые вы не можете причислить к разряду таких, где вы говорите «сделай это» и «сделай то»; и в этом отношении я согласен с самыми строгими методистами, каких вы только можете найти. Это показывает мне, что в религии существуют глубокие духовные вещи. Вы не можете понять много, говоря об этом, но вы чувствуете это. Мистер Ирвайн не входил в глубину этих вещей: он говорил краткие нравственные поучения, вот и все. Но зато его поступки всегда согласовались с тем, что он говорил, он не выдавал себя за человека, который сегодня совершенно отличался от других людей, а завтра походил на них, как походят одна на другую две горошины. И он умел заставить людей любить и уважать себя, а это было лучше, чем возмущать их жизнь, вмешиваясь чересчур в их дела. Мистрис Пойзер, бывало, говорила – а вы знаете, она за словом в карман не лезла, – она говорила: «Мистер Ирвайн походил на хороший обед: чем меньше вы думали о нем, тем он был питательнее для вас», а мистер Райд – на прием лекарства: он заставлял вас корчиться и мучил, а между тем не производил много пользы.